Пряди о Боре Законнике

Меньшов Александр

Дальше он поведал, что один плохонький нож можно обменять на пару шкур белых медведей или мускусных быков. А топор — считается целым состоянием. Его могут иметь только могучие воины да вождь.

— Странно, что они бросили тут «котта», — сказал Упрямый.

— Интересно другое: горняки его купили, или добыли в бою?

— Чего тут интересного? Какая разница, как…

— Разница в том, что этими ножами… этим гибберлингским оружием, возможно… повторюсь — возможно (тут я оскалился в недоброй ухмылке) резали дозорных на Бурой сопке, —

от этого замечания Упрямый тут же напрягся и резко оборвал свой рассказ. — Меня бы, к примеру, совесть загрызла бы, будь это так.

Сестрица Сутулая на это хмыкнула и несколько надменно глянула на своего соплеменника. Потом она взяла дубинку арва и с большим вниманием стала разглядывать тёмно-фиолетовые камни, искусно прикреплённые к её оголовью.

— Думаешь, метеоритное железо? — спросил я, продолжая исследовать трупы.

— Не похоже, но очень интересные камешки…

Я это таковым не посчитал.

Арвы был ростом, чуть меньше меня. Худощавые, нескладные с синеватой кожей, как у покойника. На яйцеобразной голове виднелись костяные наросты тёмно-лазуревого цвета, и у длинные уши, чем-то схожие с мышиными.

Я дотронулся пальцем до впавшей щеки одного из арвов, ощущая, насколько она плотная и шершавая. Густая шерсть имелась только в трёх местах: вокруг шеи (что-то вроде воротника), на ногах ниже колен и на впалой груди. И ещё: от волос воняло чем-то резким.

— Ты на них так смотришь, будто съесть хочешь, — буркнул Упрямый. — Арвы, как арвы.

Я кинул косой взгляд на гибберлинга и тот тут же замолчал. Очевидно, его сильно обидело моё замечание насчёт «котта».

В кожаной сумке хранилось мало ценного: небольшая верёвка, сделанная, судя по всему из звериных кишок; какая-то снедь — кажется, мясо, завёрнутое то ли в пузырь, то ли в кишки; и разделочный нож-скребок, где в качестве лезвия был использован всё тот же тёмно-фиолетовый кристалл.

Упрямый поднял брезгливо отброшенное мясо и понюхал его. Глянув на мою скривившуюся физиономию, он, чуть ухмыляясь, проговорил:

— Арвы едят всё больше сырое, или вяленое на ветру. Ещё мох да лишайник… Как им тут огонь разводить! Деревьев-то и нет!

— Можно подумать, мы тут горяченькое хлебаем, — буркнул я в ответ.

Гибберлинги ещё долго разглядывали убитых арвов, прищёлкивая языком и бормоча под нос:

— Это же надо: своих порезали!

Они сказали, и я только после этих слов осознал всю опасность ситуации.

Это было ритуальное убийство. Не думаю, что те арвы, которые лежат сейчас передо мной, боялись умереть. Скорее, наоборот: для них это было честью…

До слуха донёсся некоторый ропот, исходивший от гибберлингов. И хоть они говорили меж собой, я услышал, что речь идёт о Кольцах.

— Дурной знак, — бурчал один из ратников. — А тут ещё эти мертвецы… Дурной знак! Ей-ей!

Я встал и обтрусил колени.

— Ладно, хватит терять время. Если мы хотим нагнать арвов, то следует уже сейчас выходить…

Крепыши

закивали головами, отделяясь от группки ропщущих.

— Идём, конечно же, идём, — говорили они.

Погода стояла относительно сухая, но весьма холодная. Особенно это ощущалось по ночам. Костров по понятной причине мы разводить не могли, потому грелись под звериными шкурами. Спасибо Упрямому — это он надоумил взять их в поход.

Дорога стала резко вздыматься вверх. Мы перешли едва приметный ручеёк (здесь их встречалось не так уж и много), и вошли в полосу густой травы, доходящей мне до колена. Это были заросли каменной полыни.

— И всё же, как тебе это удалось? — терзал я вопросами Упрямого по поводу того, как он расположил к себе горняков. — Арвы недружелюбны, это всем известно.

Гибберлинг хмыкнул, глядя отчего-то на своих соплеменников.

«Не хочет говорить при них», — понял я.

Мы почти достигли вершины увала, как тут Стояна, шедшая впереди всех шагов на пятьдесят, подала сигнал затаиться.

— Табак, — прошептал почти на ухо Угрюмый.

— Арвы курят? — удивился я.

— Нет. Они его жуют… и мужчины и женщины… Меня это тоже удивило. В этом краю табака отродясь не было.

— И кто его завёз?

Угрюмый пожал плечами:

— Точно не мы. Кто-то ещё…

Я удивлённо поглядел на гибберлинга. Он явно не шутил о табаке.

«Интересное дело! Кому понадобилось учить арвов жевать табак? Неужто кто-то третий пытается с ними наладить отношения? Надо бы поразмыслить над этим… попозже».

Скинув в сторону свой заплечный мешок, я стал подкрадываться к Стояне.

— Что там?

— Гарпии, — беззвучно отвечала друидка.

Внизу на склоне среди поросли всё той же жесткой травы, виднелись несколько крупных «птиц» тёмно-серого окраса.

Да, это действительно гарпии, — согласился я со словами друидки. Это было легко определить по ряду особых признаков: зверообразная голова, очень схожая издали с человеческой, крепкое приземистое тело с чудовищными по своему размаху крыльями, позади длинный змеевидный хвост, оканчивающийся плоской оперившейся пластиной. И ещё мощные когтистые лапы…

Надо сказать, что в отличие от тех гарпий, что жили подле Седого озера на Корабельном Столбе, местные «птички» были раза в два крупнее.

— Чувствуешь, какая от них вонь? — спросила меня друидка.

Я втянул носом воздух и едва-едва уловил запах, похожий на тухлятину.

— Падальщики… Видишь, что-то жрут, — подсказала друидка.

К нам приблизился Упрямый. Он кинул взгляд вниз и тихо выругался.

— Вот твари вредные! И здесь от них житья нет. Между прочим, даже тем же арвам, — пробурчал он. — У нас они только рыбу воруют, когда-никогда на одинокого путника могут напасть, а вообще — трусоватые. Рыбаки сообразили, что коли в рога дуть, так гарпии разлетаются, только их и видели. А вот местные «птички» — злобные, что псы! Их голыми руками не возьмёшь.