Прямая речь
Шрифт:
Для меня было просто неожиданностью, что я стал чьей-то сексуальной грезой. Я пытался всячески свой имидж развеять и относиться ко всему с юмором: смешно ведь в жизни ходить таким вот фанфароном. Я писал стихи, которых никто не знал, чего-то еще сочинял, много читал, и мне казалось, что мой интеллектуальный потенциал входит в некоторое противоречие с образом ловеласа, к которому меня приспособили. Если я выражал сексуальную грезу страны на определенном этапе, то это не лучшим образом характеризует страну. Я нормальный, характерный актер, никакой не герой.
1991 г.
«Избранные» —
1985 г.
Пожалуй, «Избранные» — единственная картина, в которой мне пришлось несколько изменить свои внешние данные, например, отказаться от присущей мне энергии речи. Вообще, мне с этой ролью повезло, хотя работать на «чужом» материале невероятно трудно. Преодолеть чужеродное удалось только благодаря тому, что Сергей Соловьев снимал фильм об общечеловеческих проблемах.
Мне надо было сыграть плохого-хорошего человека так, чтобы его любили и ненавидели. Я стремился к тому, чтобы в каждый конкретный момент мой герой выглядел вроде бы порядочным человеком, но на самом-то деле обнаруживал свою моральную нестойкость, а в итоге несостоятельность. Он поразительно научился ладить с самим собой, постоянно подыскивая самооправдания. В момент возмездия такой человек искренне удивляется: «За что? Ведь я же ничего ужасного не сделал! А то, что сделал — это пустяки! Зато как сам страдал!» Он величайший обманщик, потому что ему удается обмануть самого себя. Он плачет, рассчитывая ни на чье-нибудь восхищение, а лишь на самоуспокоение.
1985 г.
Поначалу я мечтал стать знаменитым. Думал, когда же и у меня будут просить автографы, когда меня станут снимать в главных ролях? После «Экипажа» все, о чем мечтал раньше, сбылось и… надоело через полгода.
1983 г.
О песнях, вернее о своих текстах к ним, я никогда не думал всерьез. Если бы не моя заботливая мама, собравшая все «музыкальное наследие» сына, я бы даже не представлял, что написал уже почти 80 песен в разное время и по разным поводам. Приходилось делать немало песен специально для теле- и кинофильмов: «Театр Клары Гасуль», «Мартин Иден», «Когда-то в Калифорнии», «Туфли с золотыми пряжками», «Трест, который лопнул».
В свое время выдумал спектакль «Подвески королевы» (по «Трем мушкетерам»), в котором должно было быть много музыки и песен. Этот мюзикл я готовил с Соловьевым-Седым. Но то было время какого-то бурного интереса к роману Дюма. Одновременно были поставлены телефильм, комическая опера, спектакли, и наша идея смогла воплотиться только в Театре мимики и жеста.
Написал 15 песен к «Острову сокровищ», хотел сделать пластинку, где не только сыграл бы сам все роли, но и исполнил бы песни, потому что запись задумывалась, как дневник рассказчика. Однако и эта моя идея оказалась неоригинальной, и пластинка не вышла. В общем, мои песни вряд ли могут существовать самостоятельно, они очень привязаны сюжетно к пьесам, к фильмам, тематически узки, и лишь некоторые из них могут идти дальше спектакля или литературного сценария.
Тематические песни к спектаклям, с одной стороны, писать интересно, с
1985 г.
На днях беседовал с дамой, представившейся кинокритиком: «Зачем вы снимаетесь в дурном кино?» Говорю: «Ну, понимаете, условия жизни артистов… приходится…» И долго ей объясняю, как будто она из Чикаго. В конце концов, мне стало скучно. Я не могу разговаривать с такими людьми. Они не видят, что есть заоконный пейзаж. «Что-то не очень у нас идет». Да откуда «ему» идти, если рубль не адекватен ничему на свете?
Зачем нам Кафка? Нам нужна «Маленькая Вера». И молодой Пичул понимает это так пронзительно, так тонко. В последнее время я лучше работ, чем у Юрия Назарова и Людмилы Зайцевой, не видел. Пусть Пичул вложил эпатажные куски: лишь бы пришли, лишь бы увидели, а уж потом поговорим.
1989 г.
Я стопроцентно отдаю предпочтение «надбытовому» кино. Нельзя произведение искусства проверять на истинность при помощи элементарного сравнения с жизнью. В художественном фильме быт должен быть доведен до такой степени концентрации, что даст представление и о бытие. Для меня важно, чтобы художник обладал своим мировидением и оригинальным киномышлением, способным наиболее глубоко выразить тенденции времени. Сейчас, увы, многие научились делать бойкие фильмы, точно так же, как многие рифмуют слова. Но ведь это же еще не поэзия…
1985 г.
Сейчас в моде непристойный юмор. Но все-таки народ у нас в старом бульоне воспитывался: с одной стороны, он крайне целомудренный, особенно в провинции, с другой — невероятно распущен. В России, если уж говорить на такие темы, то обязательно надо, чтобы было смешно. Чтобы не возникло ощущения отторжения, нужно делать легче, не грязно, не нагружать свинцом. Тогда непристойность, которая потребовалась как некая стилистическая задача, как компонент обозначения эпохи и способа разговора, будет находиться в области искусства.
1988 г.
Авторское кино, кассовый фильм… Это высосанная из пальца альтернатива. Кино все-таки рассчитано на зрителя. Не так просто сейчас снимать, особенно европейцам. Ну, может Феллини существует спокойно, немножко Бертолуччи, а у остальных трудности. Никто не дает денег, только под коммерческую выгоду, чтобы получить прибыль с проката.
Все ищут способы завлечь зрителя. А заявления вроде: «Я снимаю кино для себя» звучат, по меньшей мере, глупо. Если тебе не нужен зритель, то ты-то ему тем более не нужен, и снимать тебе не надо, и нечего на тебя деньги переводить. Сиди дома, крути проектор, наслаждайся в одиночку собственным творчеством.
1990 г.
Не думаю, что сегодняшнее положение кинематографа хуже, чем было. Хороших картин всегда мало. И нельзя же поштучно: «Вот какую картину я сделал в эпоху перестройки». Ну, а до перестройки он, может, сделал картину лучше. А послезавтра сделает гениальную. Кому-то нравится, кому-то нет.
1989 г.
Искусство не может впрямую сразу же воздействовать на жизнь, перевернуть существующие аномалии. Оно как капля, которая точит камень, может и изменить образ мышления в сторону нравственности, которую почему-то часто путают с морализаторством.