Прямое попадание
Шрифт:
Дедушка Сережа был старше бабушки на... короче, он был отцом ее гимназической подружки. Правда, сватался к его бабке первый раз еще накануне революции. Тогда молоденькая Ириночка отмочила что-то такое, на что ее будущий второй (и последний) муж сильно обиделся. Прошло много лет, прежде чем их судьбы соединились. Ирина Яковлевна растворилась в семейной жизни. Наконец, вскоре после войны, она зажила своим домом. У них проходили обеды с салфетками в серебряных кольцах и с хрустальным, бездонным, графинчиком с водочкой. Сергей Александрович по вечерам любил раскладывать пасьянс, сидя в просторном дубовом кресле за старым письменным столом с мраморным письменным прибором и бронзовой лампой. Тогда кресло ползало на стесанных до осей колесиках и проело ими паркет перед его письменным столом в комнате-спальне, где он обретался все то время, что находился
Сергей Александрович Чайковский был заядлый курильщик, у него стали зарастать кровеносные сосуды, кровь к пальцам перестала поступать, развилась гангрена. В конце концов из-за прогрессировавшего эндоартрита левую ногу ему ампутировали. Он носил тяжелый кожаный протез с носком и в ботинке и с трудом передвигался на костылях, никогда один, а всегда в сопровождении своей дорогой Детуси, то есть матери отца Андрея.
Дед Чайковский был страстным охотником. Андрей помнил старую фотографию: Сергей Александрович у поверженного медведя - лес, зимняя просека... Вскоре после их первого водного похода - оказывается, всеми родственниками это воспринималось, уже после их возвращения и подробных рассказов за столом, как экспедиция на Северный полюс, не меньше- старик объявил пасынку, чтобы тот забирал все его "охотницкое снаряжение", а не только ружье, которое он давал ему и раньше "пострелять". Никите Владимировичу во владение перешел жестяной сундук с запасами боеприпасов: дробь от двух нулей до восьмого, капсюли, пистоны, гильзы, порох дымный и бездымный - всего этого добра хватило Назарову-старшему не на один сезон. В сундуке были ягдташ, кинжал в ножнах, патронташ, немецкая алюминиевая фляга в шерстяном чехле с пробкой на цепочке - подарок кого-то из уцелевших после войны пациентов. Необходимые "причиндалы", как говорил Чайковский, для набивки патронов: аптекарские весы, кружечка-мерка, разновесы. Завернутые в плотную бумагу хранились пропитанные чем-то коричневым, липкие и невероятно вонючие, из толстого холста с раструбами выше колена, прямо тургеневские, болотные бахилы сорок последнего размера. Надевались на обувь и тесемками завязывались у щиколотки и выше колена. Не без содрогания к клейким внутренностям, надев их однажды не на голые ноги, а все-таки на шаровары, Андрей представил себя настоящим Зверобоем-Следопытом, чувствующим подошвами каждую веточку под ногами на опасной тропе в неизведанное...
Но разумеется, главным в охотничьем хозяйстве отчима было ружье. Оно хранилось в черном, толстой кожи футляре с клапанами по торцам, напоминающим футляр фагота. Открыв клапан, на свет извлекался вороной ствол с цевьем, затем шел наружу ореховый приклад, сами собой вылетали части свинчивающегося шомпола. Ружье было бельгийское, с левым чоком, с эжекторами, двенадцатого калибра. Затвор густо расписан витиеватыми узорами. Дед был длиннорук, поэтому к прикладу привинтили белую резиновую прокладку. Ореховое ложе украшала золотая монограмма, с шутливой фразой в адрес хозяина от друзей, подаривших ружье к какой-то знаменательной дате.
– А как пахнет!
– негромко восклицал Сергей Александрович.
– Ты слышишь, Никита, как пахнет, а?
Старик последнее время часто прибаливал, бабушка делала ему необходимые уколы, следила за приемом лекарств - делала все, чтобы ее Сережу не госпитализировали. Сейчас он лежал на спине, повернул свое крупное, красивое лицо, покрытое трехдневной серебряной, как иней, щетиной, чтобы последний раз посмотреть на все эти предметы, с которыми было связано столько памятных и приятных минут.
– Ты знаешь, что я заметил, Никитушка? Это непосредственно связано с этим запахом.
– Интересно.
– Никита Владимирович улыбнулся, зная способность Сергея Александровича к неожиданным наблюдениям и остроумным выводам.
– Что же? Перебирал содержимое жестяного сундука, который приволок по просьбе отчима из чулана и установил по середине комнаты.
– Этот запах, голубчик, успокаивает наших взвинченных дам, ей-богу. Иногда смотришь: заведенная, как пружина, того и гляди, в кого-нибудь вопьется, а как почует запах всего этого, глядь, веселеет, ноздри начинают первобытно трепетать. Это тебе мое слово. Сами не замечают, а приходят в такое возбуждение, какого никаким шампанским не добьешься...
Дед, так его про себя звал Никита Владимирович, с шутливым сожалением вдохнул и хмыкнул в прокуренные усы.
– Видно, есть в этом запахе, - продолжал Сергей Александрович, большой знаток женской натуры, -
– Похоже, - говорит Никита Владимирович.
– Тонкое замечание.
– Смотрит на отчима: тот оценил иронию, и они улыбаются. "Прелестный старик. Такую жизнь прожил, - думал Назаров-старший, - что время делает, какой старик".
– Сколько раз замечал: начинаю собираться, а они, - показал рукой на стену, за которой была кухня, - сразу успокаивалась. Им бы каждый день такими быть. Я думал: в чем дело? И кажется, понял: женщинам жизнь, как нам, мужчинам: работа, карты, автомобиль, охота - не интересна. Она им интересна только по двум позициям: когда они рожают, - он сделал небольшую паузу, - и когда считают деньги... Это, видимо, влияет на какие-то центры у них в мозгу.
– Смешные жесты пальцами.
– Они что-то представляют: емко и мгновенно. Это, понимаешь, их карты и охота... Твоя мать, мой ангел-хранитель, умница, умеет скрывать эти врожденные пристрастия. Но эта борьба стоит ей немалых усилий, уж ты мне поверь.
– Мужчины улыбаются.
– Так вот о запахах. Запах всего этого хозяйства нарушает у них привычное представление о будничности жизни. Видимо, в их сознание вкрадывается с этим запахом уверенность в своей предназначенности, необходимости, понимаешь? Они начинают осознавать себя неким важным звеном в бесконечной цепочке из прошлого в настоящее и, наверное, даже в будущее...
– Сергей Александрович замолк, и некоторое время его умные, поблекшие глаза ничего не видели.
– Ну что ж, - он очнулся, - будя с доморощенными теориями о влиянии запаха охотничьего снаряжения на окружающую нас женщину.
– Он хрипло засмеялся, его большое тело заколыхалось, кровать скрипнула.
– Позови свою мать, пора лекарствие поглощать, хоть и толку от него - как от пареной репы, да бог с ними...
Лось на том берегу
Инга Серафимовна приехала за Андреем через десять дней. Все это время его бабушка была как бы чем-то недовольна. Андрей видел, что дело не в нем. Позже, разобравшись во взаимоотношениях между мамой и бабушкой, он предположил, что бабушкино недовольство вызвано было легкомысленным, с ее точки зрения, поведением его родителей после того, как ему зашили бок. Надо было задержаться, мало ли что могло случиться- загноение, температура, а ребенок без матери, которая в штанах по городу ходит и вообще неизвестно где прохлаждается. Бабушку Андрея в юности несколько раз катали в парке на весельной лодке, и она, верно, думала, что и сын с семьей проводил отпуск примерно так. Такое поведение никак не укладывалось в ее голове на фоне случившегося с внуком несчастья.
Пообедав у бабушки, с мамой отправились в больницу, где Андрею сняли швы, и из больницы поехали на вокзал. Мама была в спортивных брюках с застроченными спереди стрелками и резиновыми петлями под пятки, так что брючины были всегда натянуты и ткань при каждом шаге сзади под коленом сгибалась и тут же выпрямлялась. На ней был плащ-пленка, который сворачивался и укладывался в специальный пакет, служащий одновременно пилоткой, прикрывавшей голову от дождя, - по-дорожному практично, и он поверил, что точно они поедут куда-то туда, в неизвестность, где их ждет отец.
Долго ехали на электричке, потом автобусом, ждали на какой-то пристани речного трамвайчика. В толпе стояли рыбаки, охотники и грибники с корзинами, затянутыми сверху плотными клеенками.
Слева от пристани висел в солнечных лучах ажурный автомобильный мост, по нему проносились машины, вдруг очень четко долетал надсадный рев дизеля. Охотники в бинокль рассматривали далекий противоположный берег, и один сказал, что видит лося: "Голова торчит из кустов. Матерый". Все стали смотреть в ту сторону, но ничего не увидели - бинокль охотник передал кому-то своим. Андрей очень хотел увидеть лося, поэтому он решил, что если напряжет зрение, то и так, без бинокля увидит, что творится в кустах примерно в километре на другом берегу.