Прямой эфир
Шрифт:
Закрываю вентиль и устраиваюсь за столом, прогоняя из головы ненужные мысли — я не там ищу виноватых. Уж точно не отсутствие любящей матери рядом сделало из него изменщика, да и вряд ли занятой отец садился вечером у его кровати, вместо сказок науськивая Игоря в будущем ранить жену своими интрижками…
— Выйди, — любезностью здесь и не пахнет, и если еще пару минут назад Нина Алексеевна и жалела мою свекровь, то сейчас вряд ли испытывает сочувствие.
Поджимает губы, оставляя в покое все еще мокрую кружку, и торопливо покидает кухню, так тихо прикрывая за собой дверь, что
— Лизонька, — шепчет и осекается, отворачиваясь к окну с поднесенной к губам ладонью.
По тому, как трясутся ее плечи, не приходится сомневаться, что эта дама сейчас обливается слезами.
— Мне нужна помощь…
— Что я могу? — выходит излишне сухо. — Разве я имею право лезть в такие вопросы?
— Конечно! Ты же жена, — молниеносно оказывается рядом, вновь принимаясь терзать мои пальцы. — Он обязан тебя послушать!
Разве? Мне кажется, куда большую власть над этим мужчиной имеет другая. С волосами темными как смоль, и глазами, такими же черными, как ее извращенное нутро.
— Я в долгах, Лиза, — тупит взор, теребя бриллиантовое колье на своей шее, слишком вычурное для ужина с сыном и непозволительно дорогое для той, кто пытается меня убедить в отсутствии финансов…
— Тех денег, что дает мне Игорь катастрофически не хватает, а сниматься… Господи, за эти годы я уже и забыла, как это делается! Да и кому я теперь нужна? — горечь ее отчаянья так глубока, что она забывает держать лицо, теперь громко всхлипывая, словно она не великая и ужасная Эвелина Громова, а простая пенсионерка, столкнувшаяся с суровой действительностью — у сына давно своя семья, а ее насиженное место под солнцем уже норовит занять другая — молодая, амбициозная, чью мордашку не придется часами гримировать, чтобы в кадре она смотрелось свежее.
— Я, может быть, только почувствовала, что такое свобода. Без этого сумасшедшего графика, бессонных ночей, перелетов… Только сейчас задышала полной грудью! Почувствовала себя женщиной, а не безмозглой марионеткой, проживающей на сцене чужие судьбы, в то время как твоя жизнь проходит мимо. Узнала, что такое любовь, Лиза, — поднимает на меня глаза, горящие отчаяньем, и хватает салфетку, разрушив мою аккуратную стопку.
— Думаешь, я не понимаю, что он со мной только из-за денег? — наверняка имеет в виду свое последнее увлеченье — молоденький манекенщик, что вот уже месяц позирует с ней в обнимку на всех светских вечерах. — А мне плевать! Пусть хоть так, чем это чертово одиночество!
Мне ли ее не понять? Ведь ради возможности обнимать любимого мужчину, я запрятала подальше свою гордость, наступила себе на горло, придумав тысячи оправданий своему решению спасти брак. Все просто — женщины так страстно желают быть нужными, что готовы добровольно обманываться, принимая за чувства сухой расчет: Игорю нужны были дети, чтобы в собственных глазах не напоминать себе ту, что сейчас плачется мне в жилетку, а юнцу, что решил покорить столичные подиумы — слава, которой Эвелина готова так щедро с ним поделиться.
— Я
Я тоже его когда-то хотела. Наверное, именно поэтому запрятала подальше собственные обиды, и втайне от Громова сняла приличную сумму со своего счета. Знала, что он никогда не проверяет мои траты, поэтому все же пошла на уступку. Дважды.
ГЛАВА 35
— Не понимаю, о чем ты? — так искренне строит из себя святую невинность, что я даже забываю о собственных переживаниях, что снедали меня последние двадцать минут. Тянусь к бокалу с водой, который благоразумно наполнили, опасаясь, что убойной дозы валерьянки, влитой в меня после рекламы, окажется недостаточно, и, промочив губы, излишне громко ставлю его на место.
Мы ведь для этого здесь собрались — семья, что не сумела решить свои проблемы без помощи телевизионщиков — чтоб, наконец, разобраться во всем, что не давало нам покоя? Так, к чему молчать?
— О Яне, которая была настолько любезна, что прежде, чем вновь окрутить моего мужа, удосужилась поставить меня в известность. В том самом ресторане, куда и нас-то не сразу пустили, пока среди сотни гостей не отыскали нужную фамилию, — невольно ежусь от холода, вспоминая прохладу дамской комнаты и ледяной взгляд соперницы. — Так что можете перестать претворяться. Мне ли не знать, как тепло вы к ней относились.
— Боже, — округляет глаза, но довольно быстро берет себя в руки, и, прочистив горло, обхватывает его рукой, словно ей не хватает кислорода и без этих медленных поглаживаний о долгожданном глотке свежего воздуха можно забыть. — Быть такого не может! Я пригласила лишь самых близких…
— А кто может быть ближе любовницы сына, чьи фото вы до сих пор храните в семейном альбоме? — не сдерживаю ехидства, намеренно отворачиваясь от вошедшей в роль Эвелины.
Ей бы в Голливуд, и Оскар непременно попал бы в ее ухоженные руки.
— Что ты? Зачем мне это нужно, если я видела, что Игорь по-настоящему счастлив с тобой?
— Не знаю? Может, она обещала вам больше денег или сразила своими речами о ваших нарядах? — забываюсь, что мы не одни, и теперь мысленно ругаю себя за несдержанность — выносить ее финансовые проблемы было лишним.
— Лиза! — голос звенит, а взгляд уже загорается укором, который ни с чем не спутаешь. — Я не враг своему ребенку! И знай я, что кто-то додумается привести Яну на праздник, не раздумывая, внесла бы этого человека в черный список!
Не знаю, зачем поворачиваюсь к Славе. Наверное, по привычке, ведь непонимание, каким образом он повлиял на мою судьбу до сих пор сидит где-то внутри, прогрызая очередную рану на и без того изуродованном рубцами сердце. Просто машинально веду глазами в сторону друга, и то что вижу сейчас отдает болезненной судорогой во всем теле — спирает дыхание, жаром обдает щеки, роем мурашек проходится по позвоночнику и покидает тело через кончики пальцев, оставляя после себя пустоту.
Он белый, как тот самый снег, что скрипел под моими ботинками, когда я волокла чемодан по подъездной дорожке, покидая дом, где остались мои дети…