Прямой эфир
Шрифт:
Сидит как ни в чем не бывало, устроив свои длинные ноги на моем столе, и приветливо улыбается, словно не замечая стальных ноток в моем голосе. Крутится, нарушая тишину еле различимым скрипом компьютерного стула, и по-хозяйски, словно является владелицей этого офиса, машет рукой, приглашая меня внутрь.
— Встань, — хоть что-то ее отрезвляет: дергается, когда я, не рассчитав силы, ударяю дверью о косяк, и вытягивается по струнке, опуская ступни на пол.
— Я сняла обувь, — копошится, влезая в туфли, и, поборов застежку, поднимается,
Я уволю свою секретаршу.
— Какой-то ты нервный! Разве так встречаю старых друзей? — плывет мне навстречу, покачивая бедрами, и взбивает распущенные волосы, наверняка считая, что выглядит при этом соблазнительно.
Стоит ее расстроить? Ведь ничего внутри не оживает. И самому не верится, что долгожданное исцеление все же свершилось: улыбаюсь, даже скорее смеюсь, почесывая лоб, уткнувшись глазами в напольное покрытие, пока гостья в недоумении взирает на меня, присев на краешек стола.
— Это ты так радуешься?
— Скорее удивляюсь тому, насколько ты предсказуема, — обхожу, даже не взглянув на ее ложбинку, что она так старательно выпячивает вперед, и усаживаюсь в кресло, тут же включая монитор. — Ты по делу? Или просто похвастаться новой грудью?
— Знала, что ты заметишь, — наваливается на стол, и я без труда улавливаю ее запах.
Она постоянна во всем…
— Трудно не обратить внимание, когда ты так настойчиво пихаешь их мне под нос.
— И как? Нравится?
Оставляю вопрос без ответа и смотрю на часы, радуясь, что до встречи с юристом у меня в запасе еще десять минут.
— Скучный ты стал, Громов. Отцовство не пошло тебе на пользу, — берет рамку со снимком детей, и с безразличным видом разглядывает девочек. Ее они не умиляют, скорее нервируют, иначе чем объяснить эту складку на лбу и опустившиеся уголки губ?
— Но, — возвращает фотографию на место, — я готова протянуть тебе руку помощи и вдохнуть жизнь в твое престарелое тело. Посидим где-нибудь? Поделишься впечатлениями, — поднимает ладони и фальшиво улыбается. — Обещаю не перебивать, если ты вдруг увлечешься и начнешь рассказывать мне о коликах, бессонных ночах и припухших деснах…
Она и впрямь считает, что стоит ей появиться, я вновь стану нырять в этот омут? Верит, что сколько бы лет ни прошло, я всегда буду думать только о ней?
— Яна, — прочищаю горло, — давай кое-что проясним. Я не буду с тобой пить, не буду обсуждать свою семью, и не буду встречать тебя с распростертыми объятиями всякий раз, когда ты решить меня навестить. Между нами точка. Вновь совершать эту ошибку я не намерен.
Отстраняюсь, и легким кивком головы указываю ей на дверь, всерьез подумывая проветрить помещение — с парфюмом она переборщила.
— Рад был встречи, но если она не повторится, буду тебе премного благодарен. Я жду человека, так что…
— Ошибка? По-твоему, я ошибка? — вскидывает подбородок, указательным пальцем тыча в свой увеличившийся бюст.
Яркий образец женщины,
— Я считала тебя умным мужчиной, Игорь. Думала, ты перебесишься и поймешь, что упустил, предпочтя свою серую невзрачную жену…
— Невзрачную? — улыбаюсь, и нахожу глазами Лизу, чье лицо обрамлено стальной рамкой. — Я красивее еще не встречал. Да и будь у нее один глаз или нос размером с картофелину, я бы все равно выбрал ее.
— Из-за детей? Ты издеваешься? Разве это стоит таких жертв?
— Из-за любви, Яна, — произношу, веря каждому слову, что сейчас произнес.
Есть люди неспособные молча пережить отказ. Устраивают шоу из собственного поражения, виня кого угодно, кроме себя. Машут руками, в промежутках между обвинениями, стараясь отвесить вам пощечину, сопротивляются, стоит вам подтолкнуть их к выходу, красноречиво высказываются на вас счет, ничуть не смущаясь присутствия секретарши, что уже покинула свое место и теперь заглядывает в кабинет, испуганно хлопая глазами…
— Ты уволена, — бросаю ей, поправляя галстук, что теперь торчит из-под помятого пиджака, и демонстративно захлопываю дверь перед ее носом.
Торопливо привожу в порядок стол, с которого моя бывшая любовница едва не снесла ноутбук, и краем глаза замечаю поблескивающий шарик…
— Игорь Валентинович, — голос адвоката застает меня врасплох, поэтому я машинально прячу находку в карман, приветливо улыбаясь молодому мужчине, с интересом разглядывающего мою растрепанную прическу. — В приемной пусто, поэтому я решил проявить вольность…
— Должно быть, она выпала из моего кармана, — сокрушенно качаю головой, поражаясь, к чему привела эта нелепая случайность. Безделушка, слетевшая с Яниного уха, о которой я забыл через пять минут после того, как мой юрист стал сыпать юридическими терминами…
Ощущаю, как оживают Лизины пальцы, как вода утекая из-под моей ладони, и больше не думаю ей противиться, пряча руку под стол. Слежу за тем, как она крутит шариковую ручку, молчаливо разглядывая детей сквозь все-то же окно, у которого я так долго стоял, любуясь любимой женщиной, и холодею, едва ее губы приоткрываются.
— Поздно уже, Громов, — говорит вовсе не о времени, ведь на часах лишь десять утра. — Все эти разговоры уже не имеют смысла.
— Просто не торопись. Возьми паузу…
— Паузу? — отрывается от обозрения Насти, что неловко толкает мяч по зеленой траве, и проходится по волосам. — Сколько ни думай, главное уже давно потеряно — доверия нет.
— Я заслужу! Докажу…
— Гоша, — душу рвет от того, как она произносит мое имя. Выворачивает наизнанку, от той теплоты, что лишь на секунду поселяется в ее взгляде. — Я больше не хочу. Устала давать людям шансы, устала понимать, входить в их положение… И к такой любви я не готова.