Прямой наследник
Шрифт:
Вся кавалькада отстала от нас шагов на десять-пятнадцать и мы двигались впереди бок о бок, изредка стукаясь стременами и удерживая жеребцов, чтобы не задрались.
— И что, так и живет, не высовывается? — спрашивал Дима.
— Не-а, обустроилась, доходы ей капают, поди плохо.
— Что, и весь двор притащила?
— Ага, человек сто всего.
— И сенных боярыней тоже? — неожиданно пихнул меня Шемяка.
— Само собой.
— А помоложе и посисястей есть?
От гогота двух молодых глоток взвились вверх гревшиеся у дымоходов галки.
Ох, чую, загуляем...
[i]
Глава 10 — Как во городе то было во Устюге
6942 год от сотворения мира, начавшийся, как и положено, в сентябре (это только у богопротивных латинян он 1434-й и начинается в январе), принес в Великое княжество Московское мир — Юрий Дмитриевич вместе с младшим сыном Дмитрием Красным деятельно занимался обустройством своего галичского удела, средний сын Дмитрий с дружиной и охочими удальцами ушел в Новгород, а оттуда на Литву, в помочь Свидригайле, старший...
Старший же Василий разрывался от собственных желаний. Хлыновские молодцы готовы были признать его не только ватаманом ушкуйным, но и первым среди них, и некоторые даже поговаривали, что хорошо бы Васю князем вместо Димитрия, незнамо где шлявшегося. Однако партия эта была маловата и Василий затаил великую обиду.
Но размаху на Вятке Василию не доставало — ходить на татар вниз на Каму да на Волгу можно, да не слишком прибыльно, так что остаются только русские княжества, за набег на которые ныне можно и под анафему загреметь. Еще примучивать вотяков, черемисов и пермяков, но с них тоже прибыток невелик, разве что пушной товар.
Или же плюнуть на буйную Вятку да и погнать вслед брату Дмитрию, в богатые литовские земли, сойтись сабля к сабле с латинянами-кафоликами? Как по мне, то лучше бы такого неуправляемого персонажа унесло куда подальше, но сведения из Хлынова поступали скудно, да и особых рычагов влияния не имелось, так что отложил я эту проблему в сторону и отправился в Устюг, только не Великий, а Железный.
Москва-река уже встала, хоть и не очень прочно, но опасаться нечего — дорога знакомая, через Ростов на Ярославль, а пока доберемся, Волга и Молога заледенеют накрепко, уж в ноябре-то, именуемом здесь груднем, так наверняка.
Мороз еще не сильный, но солнце ушло за тучи надолго — серая хмарь будет висеть до самой коренной зимы, когда ударит по-настоящему и раскинется над всей землей высокое голубое небо, звенящее от холода. А пока по неглубокому снегу бежал княжеский возок, набитый нужным в дороге припасом, следом тянулись груженые сани и розвальни обоза, по бокам скакали всадники Собственного Его Императорского Величества Конвоя. Ну, во всяком случае, его местного аналога — рынды, молодшие, ближники и все, кому положено сопровождать князя в поездках.
Татарские тулупы и малахаи давно и прочно заменили суконные корзна[i] и шапки, но верхом все равно холодновато и я, невзирая на ворчание спутников, установил строгий порядок — четверть личного состава отогревается в возке или под шкурами на санях. Несмотря на шепотки «Мужам воинским
Кони с храпом несли нас сквозь сияющие белым поля и росчисти, сквозь матерые леса и немногочисленные деревеньки и села, где мы вставали на ночлег. Каждый раз смотреть на наш караван сбегалось чуть ли не все население волости — еще бы, сам князь нагрянул! — такие события случаются ой как не часто и помнятся ой как долго. Утром обычно служили общий молебен, либо в церкви, если таковая наличествовала, либо импровизировал сопровождавший нас иеромонах Савватий, коего я намеревался оставить на Устюге для догляда. Не управления, нет, для этого с нами ехал подьячий, а именно для догляда — в Устюге, помимо промышленной базы, я затеял осуществить локальную административную реформу. Поскольку там все предполагалось реформировать от и до, то почему бы заодно не устроить управление по-новому?
— Запоминай, Савватий, накрепко, — в который раз объяснял я монаху, — все кузнецы, что есть в городе, входят в единое братство с писаным уставом.
— Помню, княже, сколько ж можно повторять? — Савватий укоризненно глядел на меня из угла возка, куда мы засели для разговора.
— Сколько нужно, пока не будет, как Псалтирь от зубов отскакивать. Братству дается урок от меня, пока не сполнят, ничего на сторону продавать не могут. А чтоб им легче работалось и никто не мешал, сами выбирают городского голову и помощников ему.
— А голова все устраивает так, как удобно, — подхватил Савватий, — но права суда у него нет, то дело твоего, княже, наместника.
— Правильно, а за уроком следит мой подьячий. А ты следишь за всеми, как устав блюдут, как наказную грамоту, по справедливости ли судят, не берут ли лихвы.
Говорили мы почти нос к носу — в небольшой возок натолкали сундучков и тючков с платьем, кошелей с казной, тулов с грамотками, да еще хитрую железную жаровню, гревшую нас и привязанную крепкими ремнями так, чтобы не опрокинулась, когда дубовые полозья наезжали на заледеневшую колдобину.
— И решений их ты не отменяешь, а действуешь увещеванием и отписываешь мне, — продолжая я инструктировать своего квазипрокурора.
— А коли чего совсем непотребного поделают? От причастия отказать?
— Ты власть духовная, решай сам.
Из Ростова, где маман после нашего с Димой визита даже и видеть меня не желала (поговаривали, что этот разбойник обрюхатил ее любимую сенную, но я так думаю, врут — и времени мало прошло, и мужиков вокруг достаточно и без заезжих гостей), свернули прямо на Углич, поскольку встречные из Ярославля сказывали, что лед на Волге еще слаб.
В Борисоглебском монастыре заночевали в накрепко рубленых из строевого леса кельях, выстояли потребные службы в церкви и двинулись дальше, сквозь серо-голубоватый полог зимы и могучие еще леса, не сведенные под пашни. Лес да поле, поле да лес, глазу не за что зацепиться, и вдруг расступаются заснеженные березы и сосны и за белым полем тянутся ввысь десятки дымов... И так городок за городком, село за селом, только возница, жмурясь от слепящей белизны вокруг, вскрикивает:
— Э-ге-гей, залетныя! — и щелкает ременным кнутом.