Прямой наводкой по врагу

Кобылянский Исаак Григорьевич

Прибыв в село, мы рассредоточились по подворьям, укрыли от воздушного наблюдения пушки, было велено не бродить по улицам. Когда стемнело, над селом пролетел немецкий самолет и «подвесил лампаду», медленно опускавшуюся на парашюте и освещавшую все вокруг ослепительным светом. Где-то вдали послышался разрыв авиабомбы. Первый огневой взвод заночевал в доме молодой симпатичной хозяйки, мужа которой на прошлой неделе забрали на фронт. Сама она ушла спать в маленький флигель, стоявший в трех метрах от дома. На рассвете следующего дня, еще до побудки, я вышел из дома и с удивлением увидел выходящего из флигелька полусонного Сысолятина. (В голове невинного юнца промелькнула мысль: «Что же он так? Политрук, член партии — и с ходу наставил рога фронтовику!»)

От

села до участка на берегу Волги, где полк будет держать оборону, оставалось несколько километров. В первой половине дня Лошакова с Винокуровым вызвали в штаб полка, и в составе группы офицеров они отправились на рекогносцировку. Когда совсем стемнело, пошел густой дождь, и за нами приехали знакомые автомобили. Теперь мы двигались по грунтовым дорогам, огней не включали, в темноте часто останавливались. Уже было за полночь, когда прозвучала команда покинуть машины. Отцепили пушки, выгрузили инвентарь и попрощались с водителями. Лошаков показал Акимову и командирам огневых взводов, где рыть огневые позиции и блиндажи, а затем повел взвод управления ближе к берегу Волги, где надо было оборудовать наблюдательный пункт.

Прикатив пушки к месту выбранной позиции, мы приступили к работе. Несмотря на то что дождь не ослабевал, дружно отрыли по всем правилам четыре позиции для пушек и окопы для укрытия солдат, брустверы обложили дерном, установил и орудия и натянули над ними маскировочные сетки. Стараясь не отставать от своих подчиненных, я замечал, с какой сноровкой все они,жители села, выполняют земляные работы. Рыть блиндажи мы начали уже основательно усталыми, но мешкать было нельзя: к рассвету все должно быть окончено и замаскировано от воздушной разведки. Отрядили две пары солдат с пилами и топорами в соседнюю рощицу, и вскоре появились бревна для наката. Работы закончили за час-два до рассвета, назначили постовых и, до предела усталые, вымокшие до ниточки, забрались в блиндажи.

Показалось, что я спал всего несколько минут, когда меня растолкали солдаты: «К телефону, Лошаков вызывает!» Сунув босые ноги в сапоги и на ходу надевая ремень, бегу к огневой. Уже совсем светло. Рядом с телефонистом стоят Акимов, Молдахметов и Камчатный. Представляюсь в трубку и слышу: «Исполняй обязанности старшего на батарее! О готовности батареи к бою доложи через пять минут!» (А ведь по уставу старшим является заместитель командира батареи, а в его отсутствие — командир первого огневого взвода.) Волнуюсь, но вместе с тем испытываю гордость — мне доверена первая боевая стрельба нашей батареи!

Как руководить батареей при стрельбе с закрытой позиции, я знал досконально. Теперь во время стрельбы мы выпустили по немецким позициям около двух десятков снарядов, и при этом я не допустил ни одной ошибки. Через пару минут Акимов, поддерживавший связь с НП, объявил, что мы разрушили дзот противника и подавили его минометы. Еще через минуту он передал благодарность командира батареи всему личному составу. Так мы начали воевать, и это было мое боевое крещение.

Еще трижды мы вели огонь по переднему краю противника с той же позиции, немцы нас еще не засекли и стреляли наугад. Все же мы вырыли в полукилометре запасную, но так и не воспользовались ею, так как по приказу начальства пришлось перекатить орудия в лесок, подходивший к самому берегу Волги. Отсюда был виден высокий крутой правый берег реки, строения небольшого села, немецкие траншеи. В нескольких километрах южнее села начиналась окраина Сталинграда.

Для защитников города это были критические дни и даже часы, на правом берегу в их руках оставалось лишь два плацдарма небольшой глубины. Чтобы ослабить давление немцев, командование решило силами нашей дивизии нанести отвлекающий удар: высадить десант у правобережного села Латашанка. Поздним вечером 30 октября десантный отряд (более 1000 человек) на нескольких речных баржах и катерах почти без потерь достиг цели. К утру там разгорелся бой, его отзвуки доносились до левого берега. Вскоре было объявлено, что вечером на помощь отряду

будет переброшено подкрепление, в состав которого вошел и огневой взвод Молдахметова. А через час моего взводного залихорадило, и он ушел в санроту (больше о нем ничего не знаю). Меня вызвал Лошаков. Он назначил меня командиром взвода, прикрикнул за попытки отказаться и приказал немедленно катить пушки к месту, куда вечером причалят речники. Баржа прибыла глубокой ночью. Наученные вчерашним, немцы теперь не спали, часто освещали реку ракетами, постреливали. Как только мы собрались отчаливать, крупный осколок упавшего рядом снаряда пробил борт баржи и, никого не ранив, что-то повредил в механизмах баржи. Команда речников долго пыталась оживить механизм, но перед рассветом всем несостоявшимся десантникам было велено выгрузиться и вернуться на свои позиции. С того дня я в течение двух лет бессменно командовал огневым взводом. После моего назначения командиром первого орудия стал Калкатин.а его наводчиком — Исмайлов. Вторым орудием взвода продолжал командовать Георгий Сенченко, такой же недоученный курсант артучилища, как и я.

А десант, выброшенный накануне под Латашанку, в течение следующих трех суток был почти весь уничтожен. Но для этого немцы должны были привлечь дополнительные силы из северной части города (много позже об этом рассказали чудом уцелевшие участники десанта).

Глава 6. От Волги до Миуса

В середине ноября у нас наконец появилась давно ожидавшаяся конная тяга. Это были низкорослые монгольские лошади, все одного роста и одной рыжеватой масти. С началом Сталинградского наступления дивизия снялась со своих позиций и, перейдя южнее Сталинграда по понтонному мосту на правый берег Волги, направилась к Дону. Перед повествованием о нашем долгом, очень трудном марше и о боях предлагаю два мини-рассказа, относящиеся к этому же периоду времени.

Член ВКП(б) на льготных основаниях

Как-то в первой половине ноября на огневую позицию батареи пришли парторг полка капитан Прохоров и курировавший наш полк инструктор политотдела дивизии майор Фарбер. Они провели короткую беседу о положении на фронтах, а после этого вместе с Сысолятиным подошли ко мне и сказали, что считают меня достойным чести стать коммунистом, посоветовал и подать заявление о приеме кандидатом в члены партии. Прохоров заявил, что он, зная о том, как я воюю, готов дать мне письменную рекомендацию.

Раньше у меня не было мыслей о скором поступлении в партию, считал, что еще молод для этого. Но сейчас мне было лестно, что на меня обратили внимание и что такие авторитетные для меня люди уверены — я гожусь в коммунисты.

В те годы правила приема в партию фронтовиков были существенно упрощены, для отличившихся в боях достаточно было трех месяцев кандидатского стажа, вместо одного года для остальных. Во всех газетах и фронтовых многотиражках печатались призывы «Коммунисты — вперед!» и «Единственная привилегия члена партии — быть впереди в боях за Родину!». В своем заявлении я, как было тогда принято, написал: «Прошу принять меня кандидатом в члены ВКП(б). Хочу идти в бой коммунистом. Программу и устав партии признаю и обязуюсь выполнять». Через два-три дня я предстал перед дивизионной парткомиссией и после положительных ответов на неизменные вопросы ее председателя полковника Адамия «Родыну любыш?» и «Сталына любыш?» был единогласно утвержден кандидатом партии.

Став партийным, ничего специального я не делал, продолжал воевать, как умел и как подсказывала совесть. А в феврале следующего года Сысолятин напомнил мне, что пора поступать в члены партии. «Нет, я еще не отличился в боях», — был мой ответ. Такое повторялось несколько раз, пока после трудного боя я не посчитал себя достойным приема в партию на льготных основаниях. Это случилось в августе 1943 года. Как и до членства в партии, я старался воевать хорошо.

Появились кони — возникли «проблемы»