Пряный кофе
Шрифт:
До крыльца мы с горем пополам добрались, оскальзываясь на обледенелой тропе. Однако уже на крыльце я поняла, отчего Крысолов обрядил меня в мужской костюм: в юбке, даже самой удобной, пробраться по таким завалам не получилось бы. Внутри театра было ещё хуже. Пожар не пощадил ни лестниц, ни деревянных перекрытий. Кое-где через огромные провалы в полу тянулись хлипкие мостки. Сверху капала вода – даже в такой холод.
– Это вы хотели увидеть? – тихо спросил Крысолов, сдвигая заслонку потайного фонаря. Света разом стало больше.
– Не знаю, – честно ответила я, переводя взгляд
– За сценой, – так же вполголоса ответил он. – Желаете пройти? Не боитесь призраков?
– Призраков не существует, – покачала я головой, затем вспомнила странную тень в замке леди Абигейл и крепче сжала руку своего спутника. – Куда опаснее дыры в полу.
– Попробуем пройти под сценой, – предложил он после недолгих раздумий. – Вы не боитесь грязи, леди Метель?
– После долгих скитаний в туннелях под Бромли? Увольте, – резко ответила я.
– А крыс?
На сей раз я предпочла промолчать.
Спуск под сцену, к моему удивлению, был относительно цел. Кто-то удосужился починить хлипкие ступени, частью заменив доски, частью укрепив старые. Дерева здесь оказалось значительно меньше, поэтому огонь не причинил столько вреда помещению, как наверху.
– Говорят, тут раньше был особняк – с огромным подвалом и тайным ходом, – шёпотом пояснил Крысолов, крепко удерживая меня за руку, пока я осторожно спускалась по отвратительному подобию лестницы. – Когда-то он тоже горел, и уже на его обломках построили театр Уиллоу.
– Весь Бромли построен на пепелище, – эхом откликнулась я, но между тем подумала, что это место словно проклято. Дышалось здесь тяжело, и не только из-за сырости.
И вдруг в темноте кто-то сипло закашлялся.
Крысолов резко потянул меня за руку, заставляя отступить к нему за спину, и поднял фонарь повыше, освещая подвал.
– Вы же говорили, что бродяг отсюда разогнали, – едва слышно прошептала я, поудобнее перехватывая трость.
– Кое-кто мог и вернуться, – возразил Крысолов и спросил громче: – Кто здесь?
– Нихто, – просипела обиженно темнота. – Ходют и ходют, покою нету… То девки, то ряженые… И-их… Покою нету… ой, нету…
Пока я лихорадочно размышляла, как бы выяснить, что за «девки» приходили сюда раньше, Крысолов загадочно хмыкнул, шепнул:
– Простите меня, леди Метель… А лучше уши заткните, – и, не дожидаясь, пока я выполню его совет, обрушил на бродяжку поток такой грязной брани, что понятными для меня оказались только два слова – «матери» и «конём».
Бродяжка, впрочем, смысл прекрасно уловила – и, не дожидаясь, пока я хоть немного приду в себя, затараторила:
– Да Бетси я, Бетси! Чаво языком трепать-то? Живу я тута, вот. И раньше вот жила, пока не погорел театыр-то. Полы тута мыла… Чего вам надоть?
А я внезапно осознала, что мы, того не понимая, вытянули козырную карту. Это существо… Эта женщина, Бетси, не была упомянута в списке Эллиса. Но она работала
Настоящую Мадлен.
Крысолов, к счастью, догадался о причине моего волнения без слов. Он приложил палец к своей маске, намекая, чтоб я помалкивала, и сам принялся за расспросы.
– Значит, ты здесь поломойкой работала, Бетси? Хорошо помнишь то время? – поинтересовался он вкрадчиво. В голубоватом луче фонаря сверкнула монетка в четверть рейна – и вновь исчезла, но этого хватило, чтобы отворить поток красноречия бродяжки.
Память у неё оказалась не хуже, чем у королевских библиотекарей, которые могут наизусть цитировать необъятные своды законов времён Железного Фокса или головоломные философские трактаты. Или, по меньшей мере, Бетси старалась произвести такое впечатление, влёт пересказывая случайно подслушанные диалоги трёхлетней давности. Наверняка она частью додумывала, частью привирала, однако общая канва вырисовывалась достаточно правдоподобная – и весьма занимательная.
…Мадлен Рич привёл в театр сам Уиллоу-старший, когда ей едва сравнялось пятнадцать лет. Она буквально сияла – красивая, дерзкая и очень талантливая – и уже тогда, как поговаривали, была его любовницей. Пожалуй, в труппе бы её крепко невзлюбили, если б юная мисс Рич не оказалась…
– Блаженная? Это как? – перебил рассказчицу Крысолов, когда я, забывшись, стиснула от волнения его ладонь.
– Тьху ты! Не блаженная, а блажная! – охотно пояснила Бетси и шумно высморкалась в рукав. – Эх, кажись, так… В башке-то у ней одни блажи были. Чуть какая беда – и она прям в слёзы, рыдаить – не нарыдаиття! И всё на грудях у господ-то.
«Господами» Бетси называла владельца театра, его сына и тех счастливчиков, которые были в трупе Уиллоу самыми ценными актёрами и актрисами. Женщины, похоже, через некоторое время проникались сочувствием к несчастной мисс Рич, особенно когда узнавали её трагическую семейную историю: отец выставил бедняжку из дома, а вскоре сам скончался. Мать примерно тогда же переехала к старшим дочерям в Марсовию. Судя по всему, семейство Рич было весьма состоятельным. Из-за чего родители всерьёз разозлились на младшую дочь, никто не знал – Мадлен не спешила делиться подробностями, но, напротив, щедро рассыпала загадочные намёки. Впрочем, основных версий было две. Либо праведный, но не слишком крепкий здоровьем отец устал от истерических «блажей» драгоценного чада и прогулок с женатым мужчиной, либо невинная девица оказалась жертвой деспотичных родителей, слегка повредилась умом от переживаний и с горя связалась с мистером Уиллоу.
Те, кто сочувствовал Мадлен, настаивали на второй версии. Те, кто её недолюбливал, говорили о врождённой порочности новой фаворитки. Но все сходились в одном – талантом актрисы её щедро наделили сами Небеса.
– Как она пела, ох! Как пела, птичкой прямо! – заключила Бетси и вдруг протянула руку. – Ты, эта, монетку-то сперва дай, после дорасскажу. А то вдрух тебе дальше не понравится, а мне с голоду помирать?
Крысолов усмехнулся, однако четвертушку всё же кинул. Бетси схватила её на лету и продолжила рассказ, пятясь куда-то вглубь подземелья: