Прыжок в Бездну
Шрифт:
Что же ещё там впереди его ждёт...? Ну, хотя бы завтра....
= = =
ГЛАВА - 48.
"СЛУЖБА на ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ...".
= = =
До сей поры кинжал, огонь и горький яд Ещё не вывели багрового узора; Так по канве, по дням бессилья и позора, Наш дух растлением до сей поры объят!
(Ш. Бодлер.)
= = =
"Девяносто
– Максим-
= = =
Шли дни, недели и месяцы. За ними незаметно тянулись быстро бегущие годы. Жизнь не любит ни остановок, ни тем более полустанков....
Максим продолжал исправно служить в армии, и приблизительно через год, с момента его приезда на Дальний Восток, он был назначен начальником второго отделения, а ещё через десять месяцев Максим стал заместителем городского военного комиссара города. Ему было присвоено звание майор, то самое звание, к которому несколько лет назад призывал стремиться идти, Максима, бывший командир и товарищ, Анатолий Васильевич Буранов.
Буранов был далеко, и они изредка перезванивались и писали друг другу о своих служебных и домашних делах.
А здесь, уже на новом месте, Максим достаточно крепко сдружился с майором Гуцманом Петром Яковлевичем, начальником третьего отделения.
Тот был заядлый охотник, и если выдавалось свободное время, то всё это время он проводил в тайге. Но теперь уже не один, как это было раньше, а частенько вместе с Максимом, который старался не отставать от Гуцмана в охотничьем деле и даже иногда в чём-то, опережал Петра Яковлевича. Сказалась врождённая уральская закваска и природная смекалка.
Максиму тайга не просто нравилась, он был от неё в восторге, он её любил, ну..., почти, как женщину.
Бродя по тайге, он часто думал и вспоминал своё, уже теперь далёкое детство, свои юношеские и уже зрелые годы, и свои нередкие любовные похождения. А также свои промахи, победы и неудачи, которые были в его жизни.
Максим мог пропадать в тайге неделями, будь он один, или вместе с Гуцманом. Это теперь, было не столь важно. Максим уже научился и привык находиться нередко в одиночестве. С самим собой наедине. И это, его успокаивало. Это ему, даже нравилось.
Людской, статистической Усреднённостью, Максим очень тяготился и поэтому не любил её. Он больше боялся не Одиночества, вовсе нет, а только лишь того, что в этой жизни, он никем, кроме, как обыкновенным Нулём, не сможет быть....
Исключение составляла только служба, где он постоянно общался с людьми. С ещё не до конца "испорченной..." зомбоящиком молодёжью, руководством города и предприятий, с рядовыми, сержантами и офицерами запаса, состоявшими на воинском
Шла вторая половина декабря. Красный ртутный столбик на термометре застыл на отметке пятьдесят градусов ниже нуля. Часы показывали без четверти два, после полудня. На улицах не было видно ни одной живой души. Ни одного прохожего. Город, как будто бы вымер. Только одни промёрзшие, заиндевевшие по самую крышу здания и больше ничего. Такой вот местный городок-ледник, с каким же оледеневшим от холода городским сердцем.
И вот эту, морозную тишину, вдруг разрезал лязгающий стук трамвая, который неспешно и невозмутимо, мирно петлял, по стальным и тоже насквозь промерзшим рельсам. Трамвай, как и город, был похож на снеговика из холодной и грустной сказки "Снежная королева...", окна которого были полностью, в несколько слоёв покрыты плотным инеем.
В течение продолжительного зимнего времени, жгучий мороз, как искусный мастер, накладывал один замысловатый узор на другой, создавая свой снежный, сказочный шедевр.
Добравшись до очередной остановки..., даже этот железный, но уже изрядно притомившийся от своей такой однообразно-рельсовой жизни трамвай, и от жгуче-крепкого Русского мороза, в каком-то своём, и понятном только ему, изнеможении остановился.... И из его дверей, как из тараканьей норы, больше выползали чем выходили, закутанные по самую макушку люди, и тут же суетливо разбегались, а не степенно расходились, по разным уличным углам. Кто в ближайший магазин, кто к себе домой, кто ещё куда-либо.
Затем трамвай с трудом всасывал в себя всех неизвестно откуда появившихся граждан, также закутанных в тёплые одежды, закрывал свои промёрзшие двери, и тяжело, без всякого видимо желания, покорно продолжал равнодушно громыхать, до следующей остановки....
Максим мирно трясся на жёстком сидении военкоматовского уазика и без какого-либо ожидания на успех, что ему удастся хоть немного согреться, пытался поплотнее закутаться в свою армейскую шинель, которая насквозь продувалась всеми ветрами.
Он возвращался к себе на службу, после разговора с директором судостроительного завода. Они хорошо и уже давно знали друг друга. Разговор, который состоялся между ними, в общем-то чем-то особенным не отличался от предыдущих бесед, которые происходили между ними ранее. Они встречались регулярно, но только строго по производственным делам и служебной необходимости.
Беседа проходила в том же направлении и текла в том же русле, что и раньше. Шла обычная торговля людьми.... Почти как на невольничьем рынке....
Каждый из них, напропалую хитрил и спекулировал своим служебным положением, стараясь, при этом обходить острые формулировки и углы, и по возможности, не называть некоторые щекотливые и не очень приятные вещи, своими именами.
Вот такие встретились "дипломаты-хитрецы", и "пройдохи-мудрецы...", каждый сам себе на уме, каждый только для "сэбэ...". А там, за моим забором, хоть трава не расти....
Согласно плану проведения учебных военных сборов, завод должен был направить в военкомат для прохождения этих самых сборов, двадцать три человека. Все военнообязанные. И все специалисты, в которых завод сам, очень нуждался.