Прыжок в неизвестное [Свобода]
Шрифт:
Оскар Микш потянулся, зевнул, протер глаза и присел на постели. Который час — он не знал, но, очевидно, было еще не поздно. По-видимому, он спал недолго. Проснулся он не потому, что выспался. Его разбудил шум, похожий на стук тарелок, ножей и вилок.
Он вспомнил, что на столе остался его недоконченный завтрак, недопитая чашка чаю и ломоть хлеба с вареньем, и принялся бранить про себя, но довольно сильно, свою хозяйку, фрау Помайзль, которая опять вздумала убирать со стола, когда он еще не встал с постели, да еще зря шуметь при этом.
Когда глаза его освоились
Демба сидел, наклонившись над столом, и Микш неясно видел комические и торжественные жесты, с какими Демба поглощал бутерброд с вареньем. Он подносил его обеими руками ко рту, как бы священнодействуя. И каждый раз, как опускал руки, тарелка по какой-то загадочной причине дребезжала. От этого-то шума и проснулся Микш.
На стуле возле двери сидела еще другая фигура, оказавшаяся при более пристальном рассмотрении светло-коричневым пальто Дембы, увеличенным его собственной тенью.
Микш удивился, что видит Дембу в этот час. Обыкновенно они не встречались целыми днями. Он был железнодорожником и возвращался со службы только в девятом часу утра; к этому времени Демба почти всегда уже уходил из дому; в дневные часы показывался лишь изредка, да и по вечерам его в большинстве случаев не было дома, когда Микш опять отправлялся на службу. Они снимали сообща эту комнату чуть ли не полгода уже, а говорили друг с другом за это время едва больше десяти раз. Когда им нужно было сообщить друг другу что-нибудь важное, они оставляли один другому записки. В дела Дембы Микш был в достаточной степени посвящен. Он знал точно, когда у Дембы бывали денежные затруднения, экзамены, зубная боль, любовные похождения или трудности с гардеробом, потому что у студента была привычка разбрасывать свои письма, книги и записные тетради, а склонность фрау Помайзль рассказывать одному про другого восполняла эти сведения. От времени до времени они посредством записок просили друг друга о помощи и занимали один у другого старые фрачные брюки, чистый воротник или деньги на сумму не свыше пяти крон.
— С добрым утром! Желаю аппетита! — окликнул студента Оскар Микш.
Станислав Демба встрепенулся и уставился глазами на постель. Он только теперь заметил, по-видимому, что Микш проснулся. Тарелка опять задребезжала, и сейчас же после этого Демба скрылся за столом так быстро,словно провалился.
— Что с вами, Демба? У вас упало что-нибудь на пол? Что вы ищете? Подождите, я открою ставни.
Микш вскочил с постели и подошел к окну, чтобы открыть ставни. Когда робкий солнечный луч заглянул в комнату, Демба вдруг зарычал, словно свет уколол его, как нож:
— Что вам в голову взбрело, черт побери? Пусть остаются закрытыми ставни! Я не переношу света, у меня глаза болят.
— Глаза болят?
Микш мгновенно прихлопнул ставни, и в комнате стало совершенно темно.
— Адская глазная боль! Нужно мне будет обратиться
Станислав Демба опять вынырнул из-за стола и нацелился ножом в каравай хлеба, лежащий на столе.
— Дьявольщина, не выходит! — ругнулся он. — Отрежьте-ка мне кусок хлеба, Микш.
— Так, разумеется, ничего не выйдет, — сказал Микш. — Хлеб нужно взять в одну руку, а нож в другую.
— Убирайтесь вы к черту! — заревел Демба в припадке совершенно необъяснимой ярости. — Не давайте мне уроков и отрежьте мне лучше краюху.
— Вы просто ленитесь, — промолвил спокойно Микш и потянулся через стол за хлебом и ножом. — Вы не прочь воспользоваться чужими услугами. Вот, получайте ломоть, а намазать вам его придется самому.
Демба принялся есть и опять подносил хлеб ко рту обеими руками — в темной комнате это имело такой вид, как будто атлет с трудом поднимает в обеих руках трехпудовую гирю.
Спать уже было нельзя. Микш нащупал в темноте свои брюки и туфли и начал одеваться.
— Собственно говоря, я съедаю ваш завтрак, — сказал Демба.
— Нет, нет! Я совершенно сыт.
— А я голоден. Я от голода чуть с ума не сошел. Со вчерашнего дня я ничего не ел, а сегодня утром у меня стащила завтрак одна собака.
— Кто? Собака?
— Да, безобразный пинчер в бурых пятнах. А мне пришлось на это спокойно смотреть.
— Почему пришлось?
— У меня случайно были заняты руки в это время. Впрочем, какое вам до этого дело? Попадаешь иногда в положение, когда нельзя управлять своими руками. Но я вам, кажется, не дал спать?
— Я не устал. Я могу еще после обеда поспать немного. К тому же мы так редко видимся… Каким образом вы сегодня дома? Нет лекций? Нет уроков?
— Я вернулся, чтобы взять на время какое-нибудь пальто у фрау Помайзль. У меня пальто порвалось. А у нее хранится гардероб ее сына, взятого в солдаты.
— У вас порвалось пальто?
— Да. Продырявилось. Собака вцепилась в него зубами.
— Возьмите мое. Мне его до вечера не нужно. А днем фрау Помайзль починит ваше.
— Нет, спасибо. Ваше на меня слишком коротко.
— Да ведь мы с вами одного роста.
— Нет. Не беспокойтесь. Я возьму накидку, которую оставил здесь сын фрау Помайзль.
— Как хотите. Что у вас нового?
— Нового? Ничего. Соня хочет уехать в Венецию с Георгом Вайнером.
— С Вайнером? Это кто такой?
— Идиот. Герой тенниса. Человек, который умеет говорить только о своих пиджаках.
— Ну и Бог с ним!
— Бросьте говорить вздор! Разве вы дали бы себя обокрасть? — гневно воскликнул Демба.
— Кто же вас обкрадывает?
— По-вашему, это не кража, когда у меня кто-нибудь отнимет Соню?
— Нет. Она свободна. С вами не связана. Она может делать, что хочет.
— Вот как? Вы служите на железной дороге. И у вас есть покровитель в министерстве. Допустим, что кто— нибудь отнимет у вас внимание начальника отделения в
министерстве, который ведь тоже «свободен», и лишит вас должности. Вы бы это позволили? Какого-нибудь несчастного, стянувшего кусок хлеба, сажают под замок, а на этих грабителей любви нет управы?