Прыжок в прошлое (Бригадир державы - 1)
Шрифт:
– Значит июнь 1799 года, - повторил я.
– А число какое?
– Двенадцатого дня.
"Ишь, ты, значит, Пушкин уже родился", - подумал я про себя, а у Антона Ивановича спросил:
– Вы в Петербурге бывали?
– Что значит, бывал, - удивленно ответил он, - я же служу в лейб-гвардии.
– Простите, запамятовал, вы случайно не знаете такого поэта, Василия Львовича Пушкина? Он написал известное стихотворение "Опасный сосед".
– Не слышал, я из Пушкиных хорошо знаю только нашего полкового майора Сергея Львовича,
– Так вы знакомы с Сергеем Львовичем Пушкиным! Так, может быть, и жену его знаете?
– Надежду Осиповну? Как же-с, на свадьбе их был, и на балах встречались. Очень, я вам скажу, интересная дама, хотя и смугла лицом. Их род, знаете ли, из арапов.
– Слышал, - подтвердил я, - она внучка Абрам Петровича Ганнибала.
Антон Иванович подмигнул мне левым глазом и удовлетворенно рассмеялся.
– Ну, вот, государь мой, вы и проговорились. Все-то и всех-то вы знаете, а давеча пугали, что мой потомок.
– Не пугал я вас, Антон Иванович, а говорил чистую правду. Про Пушкиных же знаю потому, что этим летом Надежда Осиповна родит великого русского поэта. Я многих ваших современников через него знаю. Это цари и правители думают, что они самые крутые, а на самом деле шекспиры и ньютоны покруче будут. Вы про таких великих людей слышали?
– Доводилось.
– А при каких они царях-королях жили, знаете?
Антон Иванович смутился и пожал плечами.
– Вот видите. Поэту Пушкину нынче двести лет. То есть не в этом году, конечно, он пока только должен родиться, а в том году, из которого я попал сюда. Про него много передач по телевизору... ну, в общем, говорят много. Давайте-ка лучше выпьем за здоровье Надежды Осиповны, хоть и стерва она порядочная.
– И это известно?!
– поразился предок.
– Через двести-то лет?! А что про меня у вас говорят?
– Про вас только хорошее, - успокоил я.
Антон Иванович заулыбался и, после принятия очередного лафитника, перевел разговор на другую тему:
– Очень у тебя, сродственник, платье странное, - перейдя на "ты", сказал он.
– Опять же табак и кресало чудные. Однако то, что ты говоришь, более на сказки аглицкого писателя Джона Свифта походит.
– При чем тут Свифт, - возразил я, - он фантазии описывал, а я доказать могу. Вот ты говоришь: "французское платье"! Сколько лет ваш Павел французов в Россию не пускает? Года три. Правильно? По-твоему, французы такие башмаки за это время придумали?
Я снял с ноги кроссовку и подал ему. Антон Иванович придирчиво ее рассмотрел и, немного лукавя, сказал:
– Точно, аглицкая работа, такие в Гостином дворе продают, сам видел.
– Ладно, - не сдался я, - сейчас другое покажу, чего в Гостином пока нет.
Я обулся и сходил за рюкзаком.
– Такие рюкзаки в Гостином дворе продают?
– Продают и получше. А твоему ранцу красная цена пять рублей ассигнациями.
– А этому какая цена?
–
Антон Иванович открыл, было, рот, но говорить раздумал. Он взял в руку бутылку и долго ее рассматривал. Изучив все, от этикетки до бандероли, поставил на стол.
– Языка что-то не пойму, - растеряно сказал он, - вижу, что славянский, но ни смысла не разумею, ни орфографии. Многих букв не хватает.
– Все правильно, - успокоил я его, - за два века язык немного поменялся, ты лучше пробку посмотри, видал ты такие пробки?
– Я свинтил пробку и разлил зелье.
– А водку ты такую пивал?
– Нет, - наконец честно признал Антон Иванович, осушив рюмку, - такой не пивал.
Мы несколько минут просидели молча, к огорчению Марьи, которая, ничего не понимая, очень веселилась от наших разговоров.
– А ты точно мой потомок?
– Точно, - не очень кривя душой, подтвердил я. Слишком очевидна была наша встреча, да и во внешности было заметное сходство.
– Ну, тогда со знакомством!
– торжественно провозгласил предок, и мы расцеловались.
Воспользовавшись изменением диспозиции, Марья расхохоталась и, кося на барина своим бесовским глазом, решилась наконец обратить на себя внимание:
– А что, не кликнуть ли девок, песни играть?
– Кликнуть!
– разом подхватились мы.
– Давай сюда девок!
Марья засмеялась и убежала. Я взялся было за рюкзак, собираясь отнести его в кабинет, но на глаза мне попался аудиоплеер.
– Антон Иванович, а не хочешь ли ты, пока девки придут, послушать песни моего времени?
– Чего же, если охота есть, спой. Только у меня инструментов нет, ни клавесинов, ни даже гитары.
– Может музыкальная шкатулка есть?
– Только брегет с боем, так под него не споешь, - с сожалением сказал он.
– Погоди с брегетом, здесь сейчас целый оркестр будет.
Я перебрал несколько бывших со мной кассет. Все было слишком круто для восемнадцатого века.
– Хочешь француза?
– спросил я, наткнувшись на Джо Дассена.
– А он не якобинец?
– встревожился предок.
– Нет, - успокоил я, - наш мусье, лямурщик, про любовь поет. Одевай наушники.
Вид наушников Антона Ивановича смутил и, несмотря на сильный хмель, предок заупрямился.
– Не еретическое ли это дело?
Я успокоил его:
– Не бойся, это вроде музыкальной шкатулки, только нового вида, посложнее. В наше время ими младенцы пользуются. Учти, эта штука и по-человечески говорит, но никакого демонизма в этом нет.
Антон Иванович нерешительно надел наушники.
– Ну как, страшно?
– поинтересовался я.
Он отрицательно покачал головой. Я включил плеер на самом тихом режиме.
Лицо предка закостенело, он несколько секунд напряженно слушал, потом сорвал наушники и отскочил к стене, крестясь дрожащей рукой.