Прыжок в прошлое. Дилогия
Шрифт:
Погоди, Сергий Аникитович, – остановил меня Кузьма, – вот посмотри, – и он достал с полки микроскоп, который пылился там уже почти все лето.
– Сделал я, наконец, все. Теперь принимай работу.
Я смотрел на бронзовый микроскоп и даже не знал, что сказать.
Быстро схватив предметное стеклышко из коробки, где они лежали уже пару месяцев, я капнул на него воды и положил на столик над конденсором, повернул зеркальце, чтобы оно направляло солнечный свет на препарат, и приник к окуляру, движение винтом и вскоре
Да это был уже микроскоп.
Кузьма с пониманием следил за моими движениями.
– Ежели бы ты Сергий Аникитович знал, сколько я с этими линзами мучился. Они же крохотные совсем, должны быть. Их в руках не удержать. Хорошо, что можно самому теперь через стекла смотреть. И спиртовки теперь у меня разные есть. Но все равно, на десяток испорченных линз, только одна хорошая получается, а то и меньше. Пока придумал, как их в окулярах закреплять, тоже много поломал.
Но теперь, я уже больше знаю и если второй делать микроскоп делать, то быстрее получится. И стекло сейчас у Дельторова лучше стало. Он ведь мне совсем по другому теперь его варит.
Итак, что я имею? А имею я мастера, который сам еще не знает себе цены. Зато некоторые личности цену ему прекрасно понимают. Придется, пожалуй, и его отправлять в Заречье под охрану стрельцов. А то в один прекрасный день пойдет он на торг или еще куда, и исчезнет.
– Кузьма, а из подмастерьев, есть ли, кто науку эту постигает?
Да есть парочка, интересно им все это дело.
– Тогда слушай внимательно, с сегодняшнего дня, мастерскую передаешь на Матвея. А ты с подмастерьями занимаешься только линзами, Сам учись и их учи. Ты начал грамоту изучать, вот пусть и они с тобой вместе и грамоту и цифирь учат. Что не будешь в начальниках, не переживай, жалованье вдвойне тебе с этого дня пойдет. Твое дело теперь измысливать, как лучше подзорные трубы делать и микроскопы.
Только придется тебе теперь с подворья если куда идти, то без охраны ни шагу, Кошкарова я предупрежу.
Парень жалобно посмотрел на меня:
– Сергий Аникитович, такое дело у меня, тут в посаде девица на примете есть. Так, как же быть, мне туда тоже с охраной ходить?
– А кто она твоя девица?
– Да дочка же наставника моего, из-за чего и уйти мне тогда пришлось. Отец то все ее метил повыше пристроить.
– Так, что же молчал дурья голова? Давно бы сказал, уже бы высватали тебе девицу.
Так, что не горюй, завтра сватов зашлем и посмотрим, смогут ли нашим сватам от ворот поворот дать.
Оставив обнадеженного Кузьму, я вернулся к митрополиту. Тот, лежа в кровати уже активно руководил толпой монахов собравшихся вокруг него.
Увидев меня, он решительно сказал:
– Все Щепотнев, сейчас за мной возок прибудет, и поеду я к себе. Дел у меня много, недосуг в кровати вылеживать. А ты, когда там говорил надо швы снимать, через десять дней?
Вот через седьмицу и приезжай, есть нам, о чем поговорить. От меня передай благодарность великую Иоанну Васильевичу, что тебя прислал,
Когда Антония под руки выводили и укладывали в возок, вокруг собрались все присутствующие, а за воротами волновалось людское море. Уже вся Москва знала, что митрополит болен был смертельно, и что царский лекарь болезнь от него отвел.
Антоний благословил всех и возок выехал в открытые ворота, где по мере его проезда все ожидающие бухались на колени и крестились.
Когда я провожая возок ненароком вышел за ворота, то стоявшие там, увидев меня, вновь попадали на колени. Не зная, как реагировать на такое, я быстро смылся к себе на подворье.
Да, уж вылечил я митрополита на свою голову. И до этого меня уже чуть не вся Москва знала, а теперь и подавно, хоть на улицу не выходи.
Дав распоряжение конюху приготовить для меня коня, я пошел собираться для поездки в Кремль. И все равно, когда я с охраной выехали на рысях из ворот, почти до самого Кремля нас сопровождал гул голосов.
Меня безошибочно узнавали, многие кричали:
– Благослови тебя Господь боярин.
В приказе я переоделся и прошел к царю.
Иоанн Васильевич, по-прежнему, как и три дня назад имел озабоченный вид.
Было видно, что вопросы о здоровье митрополита он задает без особого интереса. Волновало его, что-то другое.
Махнув рукой страже, чтобы все вышли, он посмотрел на меня и сказал:
Весть сегодня мне гонец доставил, вот уж несколько дней, как Стефан Баторий погиб.
Я сделал слегка удивленное лицо:
– Великий государь, хоть и ужасное событие произошло, но для царства твоего одним врагом меньше стало. Можно ли мне полюбопытствовать, что же с королем польским и великим князем литовским приключилось.
– Как донесли мне, – начал государь, – пошел Баторий на Гданьск. Вот во время штурма крепости Вислоустье, ранен был король стрелой, травленой, и помер через сутки. Войска от Гданьска после его смерти в беспорядке отошли. И вроде бы великая замятня сейчас у ляхов. Начались споры, кто королем будет. А у литвинов сейчас вновь споры идут, не всем им Люблинская уния по нутру. Так, что жду я Сергий послов литовских со дня на день. Приказ посольский в этом деле много лет, все, что они скажут, я наперед знаю. А ты сейчас один, кого я могу спросить, зная, что нет у тебя предпочтения ни к кому. Как мне поступить?
– Великий государь. Я не очень хорошо знаю, что происходило в царстве твоем в прежние годы. Сам знаешь, где я был в это время. Но кажется мне, что литвинов мы сами к схизматикам толкнули. Может, надо было осторожней действовать, и уния была бы не с поляками, а с нами, а великим князем литовским мог Иоанн Иоаннович быть.
И сейчас легче бы со шведами все решалось.
Мы проговорили еще немного, и царь меня отпустил. Выглядел он устало, видимо со смертью Батория мог начаться переломный момент во всей затянувшейся Ливонской войне, и Иоанн Васильевич решал, что ему необходимо предпринять в данное время.