Псевдоним для героя
Шрифт:
– Я пообещал нигде не называть его имени. Это справедливо, все-таки сенсация.
– То есть у тебя, кроме этой записи, ничего нет?
– Почему, есть еще фотографии. Я сам снимал. Зашел в цех под видом торговца мелким оптом. Предлагал наборы китайских карандашей, помните, нам на Новый год дарили? Прежде чем меня грубо выставили, я пару кадров успел сделать.
– И с чем ты на суд собираешься идти? С какой-то кассетой, где неизвестно кто записан, и с фотографиями, где неизвестно что заснято? Твой этот информатор, он в суде свои слова подтвердит?
Макс слегка замешкался, но.
– Выходит, нам вообще ни о чем нельзя писать? – Можно… Ты как на человека вышел?
– Никак. Он сам предложил. Ему за нацию обидно. Не мог видеть, как нас травят.
У Василия Егоровича больше не возникало вопросов, он вновь нацепил очки и вручил Кутузкину лист и фотографии, принесенные Владимиром Сергеевичем.
– Вот текст опровержения, проверь, чтоб не было ошибок, и отдай Михалычу, пусть поставит в завтрашний номер. И впредь все материалы, прежде чем нести ко мне, показывай юристу. Без его визы лучше и не подходи. Далее…
Батискафыч на секунду задумался, потом вывел на экран нужный файл и нажал на печать. Когда принтер замер, он вытащил отпечатанный текст и тоже передал его Максу.
– Вот любопытный материал, действительно проверенный и действительно сенсационный. Единственное, что нужно сделать, – переписать его другими словами, сохранив фактуру. Времени на это много не надо, до шести управишься. Я Михалыча предупрежу, он поставит текст вместо интервью с этим театралом, как его… Ну, не важно. У нас тут свой театр.
Макс бегло ознакомился с распечаткой. Переделать статью до неузнаваемости действительно не составляло для него большого труда. Порой, когда возникал острый дефицит на фактуру, а начальство требовало объем, он залезал в Интернет либо отыскивал подходящий материал малоизвестных изданий и гримировал его по всем правилам журналистского макияжа. После чего выдавал за свой. Справедливости ради надо отметить, что подобными фокусами Макс не злоупотреблял, иначе мог рано или поздно нарваться на истинного автора и, соответственно, на предъяву. Хотя для многих его коллег такой творческий метод был единственным.
– Кем подписываться?
– Кем угодно. Можешь собой.
Зная честолюбие Кутузкина, Коваль был уверен, что Макс поставит под текст свое имя. Впрочем, принципиального значения это не имело. Батискафыч нашел наиболее безболезненный выход, при котором хоть как-то соблюдалось правило «волков и овец».
Карп выпрыгнул из воды и сделал в воздухе сальто, отдав дань восхищения своему любимому хозяину.
ГЛАВА 4
Утром Шурику позвонила главная «рассадница» Людмила Анатольевна, попросив срочно приехать. Голос Цветковской отдавал горчинкой, и Шурик почуял беду. Наспех приведя себя в порядок после вчерашнего научно-философского заседания с Генкой, он рысью помчался в «Рассадник». Плохие предчувствия сбылись, Цветковская сидела в кабинете и плакала. Увидев вошедшего Шурика, она подняла красные глаза и прошептала:
– Нет больше «Рассадника».
– Почему?
– Мы не нужны людям… Боже, какая неблагодарность.
Людмила Анатольевна вытерла слезы и закурила. |
– Вот, Саша, данные продаж за этот месяц, – она ткнула сигаретой
Для последнего номера Шурик готовил заметку «Консервирование горошка в домашних условиях». «Черт, надо было лепить, как самогон гнать или „дурь» варить, сейчас бы горя не знали, – с досадой подумал он, – горошком и так все ларьки заставлены. Прокол».
– Чтобы погасить долг, придется продавать оргтехнику, – продолжала страдать Цветковская.
– А журнал? Что будет с журналом?
– Боюсь, журнал придется закрыть. Я искренне не понимаю, в чем причина случившегося. Неужели журнал так плох, скажи мне, Саша, только откровенно.
«Баб надо было голых на обложку вместо огурцов маринованных, или пару-тройку трупов», – откровенно ответил Шурик про себя, вслух же произнес:
– Журнал классный, ты сама знаешь. Просто народ у нас деградирует, не дотягивает до «Рассадника». Сейчас ему только «клубнику» подавай.
– Да, наверное, Саша. Я знала, что ты поддержишь меня. Хотя… вот статья про клубнику. Как подрезать усы.
– Это не про ту клубнику. Сорт другой.
– Я не очень разбираюсь в клубнике. Господи, как все хорошо было до кризиса. Кто этот кризис устроил? Своими руками б… С людьми не рассчитаться.
Людмила Анатольевна смяла руками продажный листок. Шурик сочувственно вздохнул, догадавшись, что гонорар за «горошек» будет законсервирован навсегда.
– И куда ты теперь? – спросил он.
– Не знаю, – Цветковская помахала рукой, разгоняя дым, – в «Мире беспредела»
Есть вакансия замредактора, предлагают. Мне не очень хочется, криминал не моя тематика, но если ничего не найду…
«Мир беспредела» веселил читателей криминальными ужасами, творящимися в их тихом провинциальном городке, издаваясь в основном на бандитские деньги. Этот журнал Шурик никогда бы не применил в качестве мухобойки, иначе рисковал бы запачкать обои кровью.
– Ко всему можно привыкнуть, – успокоил он Людмилу, прикидывая, что иметь знакомого замредактора совсем не плохо. («Иметь» – в смысле иметь.) – Я бы сразу не отказывался.
– Я пока и не отказываюсь. Просто опасаюсь, получится ли?
– Полагаю, что непременно.
На автобусной остановке продавались газеты. «Покупайте газетки – одну себе, две соседке!» Шурик наскреб на свежий «Новоблудский вестник». Автобус не подавали, он присел на газонное ограждение, развернул номер. Быть в курсе городских событий – обязанность любого работника пера, вне зависимости, печатают тебя или режут.
«На рынке избита Алла Пугачева! Страница З». Заголовок занимал как минимум половину листа, красуясь на фоне темного контура, напоминающего прическу национальной звезды. Шурик не бросился на третью страницу, зная, о какой Пугачевой идет речь в заметке. Он остановился на второй, три четверти которой занимала статья «Лысина не порок». По мере чтения лицо Шурика приобретало краповый оттенок, а когда он закон чил, руки самопроизвольно смяли «Вестник», а губы так же самопроизвольно прошептали: «Ну, крыса…» Подали автобус, но Шурик продолжал сидеть на ограде, напоминая коммуниста, потерявшего партбилет.