Псевдоним для героя
Шрифт:
Подписи под текстом не было. Вернее, стояло стандартное «Отдел расследований». Крендель грозно свел брови и еще раз, более внимательно, прочел заметку. Что еще за Бетон? Где-то он уже про него слышал… Где?
Буров позвонил в золотой колокольчик, стоящий на столе. Мгновенно, словно джинн из кувшина, появился лакей.
– Позови Алика. Срочно!
Лакей испарился. Через секунду из кувшина вынырнул Черный прапор. – Слушаю, Алексей Максимович?
– Это ты мне про Бетона рассказывал? – – Крендель отложил газету в сторону, впившись в помощника тяжелым взглядом.
– Бетон? Гена, кажется?
– Да,
– Так это свежая история. Ирокез с Челюстью журналюгу за ноги подвесили, который про «Бензобак» написал. Журналюга и сознался, что его Бетон подрядил.
– Все, вспомнил… На, почитай, – Крендель швырнул газету на край стола, – в самом низу, про взрыв.
Алик, присев на кресло, взял газету. Читал он еще слабовато, по слогам, поэтому на ознакомление с текстом ушло минуты три.
– Что скажешь? – спросил Алексей Михайлович, когда эстонец поднял глаза.
– Взрыв был точно. Я живу рядом, рвануло так, что у меня кота контузило, к ветеринару пришлось тащить. Теперь заикается.
– При чем здесь твой кот?
– Жалко просто, когда из-за таких отморозков животные страдают.
– Откуда этот Бетон выполз?
– Мы пробивали, но думали, что…
– Что?
– Что журналюга соврал.
– То есть плохо пробивали, так?
– Ну, не совсем…
– В ментуре узнавал?
– Алексей Макс…
– У братвы?
– Я спросил кой у кого… Не слышали. Крендель хрустнул костяшками пальцев, что было дурным знаком.
– Я не буду тебе сейчас ничего говорить, Алик. Надеюсь, ты все уже понял сам.
– Конечно, – эстонец не боялся ничего на свете, но моральное унижение было для него самым страшным наказанием, и он предпочел не нарываться, – я все сделаю.
– Город мой, и я не пущу сюда никаких Бетонов! Найди его и… – «Принеси голову», – продолжил мысль эстонец.
– Потом посмотрим, что это за Бетон. Я боюсь, что он связан с ментами, это им нужна была статья про бензин.
– Вроде с ментами у нас мир… Договорились ведь. Изолятор им подарили.
– Мир с северными, а нас прессует управа. К тому же время идет, люди уходят, появляются новые.
Алик тоже хотел ввернуть что-нибудь философское, но ничего, кроме «век воли не видать», не вспомнил.
– У тебя неделя срока. В следующий понедельник представишь подробный отчет, – подвел черту Крендель, – запиши!
Помощник сделал отметку в блокноте. Крендель учил подчиненных аккуратности и штабной культуре.
– Узнаешь что-нибудь раньше, сообщай немедленно. Работай!
Черный прапор быстро встал и скрылся из кабинета с максимально разрешенной скоростью.
«Кретины, никакой ответственности! – подумал, оставшись один, Алексей Максимович. – И это в то время, когда наша общественная организация не полностью рассчиталась с государством по налогам…»
Крендель подошел к окну, приоткрыл жалюзи и взглянул на любимый город. Его город. Родной… Как он прекрасен, особенно сейчас, в конце мая„ когда все цветет и зеленеет. Какой здесь чистый воздух! Где еще в мире найдешь такой воздух?! Нигде не найдешь, даже в штате Огайо…
…Мочить, мочить!!!
– Сашенька!.. Что, что у тебя с рукой?! – добрые глаза Цветковской переполнялись шокирующим ужасом.
– Террор, –
– Какой террор, Сашенька?! Какой ислам? У нас, в Новоблудске?
– Про взрыв в котельной слышала? Вот, зацепило.
– Какой кошмар! Что ж ты в дверях-то, проходи. Кофе будешь? По собственному оригинальному рецепту.
– Не вижу повода отказаться.
Шурик упал в кресло, вытянул ноги, осмотрелся. Офис замредактора журнала «Мир беспредела» напоминал аттракцион «Пещера ужасов», разве что здесь было гораздо светлее. Белые стены были обильно украшены фотографиями кровавых сцен, орудий пыток и очаровательных физиономий покойников. Прямо напротив сидящего Шурика висел плакат, изображающий детину с бензопилой в волосатых лапах на фоне привязанной цепями к столбу обнаженной красавицы. Столб был залит кровью, из чего напрашивался вывод о дальнейшей участи девчонки. «МИР БЕСПРЕДЕЛА – ЧИТАЕМ ВСЕЙ СЕМЬЕЙ! Подписной индекс…»
В углу кабинета Шурик заметил ту самую пилу, топор, несколько ножей, банку с красной краской, ржавые кандалы, отчлененную руку, цепь и швабру. Все это хозяйство было небрежно свалено в кучу, словно забытое вышедшим на пенсию палачом. Цветковская, хлопотавшая с чайником, обратив внимание на настороженный взгляд Тихомирова, успокаивающе махнула рукой:
– Фотографы инвентарь у меня бросают. Представляешь, во всей редакции кладовки нет. Раньше хранили в коридоре, в шкафу, но после того как голову украл кто-то, я к себе все перетащила.
– Какую голову?
– Из папье-маше. Хорошо, хоть рука осталась. Людмила Анатольевна поставила на столик кофе, приготовленный по обещанному оригинальному рецепту – пол-ложечки на ведро воды. Заботливо размешала сахарную песчинку. Минут десять обсуждались общие вопросы, связанные с тяготами жизненного пути и недостатком денежных средств. Потом перешли на профессиональные темы.
– Просто не с кем работать, Сашенька! Была б моя водя, я бы этих бездарей на версту к перу не подпустила. – Цветковская поставила чашку и протянула руку к лежащим на столе бумагам. – Ты только послушай, как пишут. «В дверях его встретил бывший хронический алкоголик Лукошкин, а ныне труп…». Или вот, один умник выдал. «На месте преступления убийца совершил акт дефекации (насрал)». Я спрашиваю, зачем уточнять? А он отвечает – не все знают, что такое дефекация! И ведь не выгонишь – сплошные блатари! Приходится фотографиями полосы заполнять. Меня уже от этих отрезанных рук и ног даже не тошнит, представляешь? Привыкла! Вчера велели поехать в морг и отснять процедуру вскрытия. В ближайшем номере выйдет эта красота. – Обязательно куплю.
– Я тебя умоляю, Сашенька.
– Тиражи-то держите?
– Самое поразительное, что да. Даже собираемся прибавить со следующего месяца. Двадцать тысяч делаем. Для Новоблудска это рекорд, больше ни у кого нет.
Шурик кивнул на детину с бензопилой:
– Это кто?
– Из рекламного отдела мальчик. Эдик Петухов. У него дома три кошки. Мы сейчас из него торговую марку журнала хотим сделать. Вроде как Макаревич на пельменях.
Шурик представил угрюмую рожу на красочной упаковке, заполненной отрубленными пальцами, но вслух комментировать не стал.