Псевдоним для героя

Кивинов Андрей Владимирович

Шурику стыдно не было, он лихорадочно шарил глазами по комнате, пытаясь найти что-нибудь потяжелее. Увы, ничего, кроме авторучки, на глаза не попадалось, а ею, в лучшем случае, можно пристукнуть только таракана.

– Понимаешь, Труп, дело даже не в бабках. Дело в моем упавшем достоинстве. Как оно у меня упало, так с тех пор и не встает. Теперь меня, по твоей милости, будут считать лохменом. Я ненавижу, когда меня держат за лохмена.

Челюсть крутанул ломик, Шурик схватил авторучку. (В глаз воткну!) Маша схватила чашку с остатками кофе.

– В общем так,

Труп, – с ледяным спокойствием сказал Челюсть, не заметив манипуляций оппонентов, – сейчас я тебе сломаю вторую клешню, как и обещал, а через неделю ты готовишь двадцать пять кусков. Согласись, я беру недорого. За то, что ты сегодня выкинул, приличные люди гасят на месте, безо всяких отсрочек. Но тебе повезло, я сегодня добрый.

– ЗАТО ТЕБЕ НЕ ПОВЕЗЛО. Я СЕГОДНЯ ЗЛОЙ…

Челюсть замер, в его лиловых глазах мелькнула легкая тень удивления.

Кто это там еще кукарекает? Он медленно, нехотя повернул могучую шею в сторону двери. Маша вскрикнула. Шурик, опустив руку с авторучкой, прошептал:

– Бетон…

На пороге комнаты стоял Генка. В элегантном карденовском (НЕ РЕКЛАМА!) клифте на голое тело и итальянских туфлях на босу ногу. Плоскую грудь украшал пятидюймовый золотой крест. Висящий на длинной, до пупа, цепи. Указательный палец левой руки – шайбообразный перстень с вензелем. Что украшало правую руку, присутствующие не видели – она была спрятана за спину, под пиджак. Левой же Генка небрежно опирался на дверной косяк. И никаких эмоций в зеленых глазах.

– Бетон, – шепотом повторила Маша.

– Бетон, – прохрипел про себя Челюсть, автоматически поднимаясь с табурета.

Он узнал авторитета. Почти сразу. Да, Бетон. Почти такой, как в книжке… Только живой…

Для Челюсти случившаяся оборотка оказалась полной неожиданностью. Сейчас он пребывал примерно в том же состоянии, что и кинозритель, которому вместо «Влюбленного Шекспира» вдруг показали учебный фильм по ампутации конечности. Челюсть не был трусом и, зайди сюда пара быковатых жлобов, он бы только улыбнулся, ибо таких вариантов за свою бурную жизнь насмотрелся до дури. Но сейчас что-то холодное и противное защекотало в животе, что-то ужасно неприятное скользкой змеей поползло наверх к горлу. Челюсть не мог пока понять, что это обычный человеческий страх, нормальная реакция сохранения шкурки. И еще фактор внезапности. Он предполагал, что этот заморыш притащит каких-нибудь своих дохлых

Приятелей, и был готов к этому. Но что за него вступится сам Бетон?.. За которым столько мертвяков, что можно строить мемориал… Не может такого быть! Не по правилам!.. Бетон. Этот безумно спокойный взгляд, рука, спрятанная за спиной. Одно неосмотрительное движение, одно неосторожное слово, и он выхватит обрез, не знающий промаха… И ничего нельзя сделать. Помпуха осталась в машине. Кто ж знал? Как обидно…

Челюсть пукнул.

Непреднамеренно.

Страх. Основной инстинкт… Комната наполнилась атмосферой тревожного ожидания.

Генка прищурил правый глаз и покосился на ломик.

– Ну-ка, положь свою приблуду, – он прикрыл входную дверь.

Челюсть медленно выполнил

команду, аккуратно опустив ломик на пол. Затем снова выпрямился. Генка едва дотягивал ему до подбородка.

– Какие бабки тебе нужны, толстомясый?

– Погоди, Бетон… – Челюсть выставил ладони.

– Не сучи ручонками-то, – Гена оттопырил мизинец, – спокойней разговаривай.

Правая рука авторитета по-прежнему оставалась за поясом. Челюсть пал духом. К такому обращению он не привык. Его не боялись. А стало быть, бояться должен он.

– Понима…

– Ты, толстомясый, не на него наехал, – перебил Генка, показав мизинцем на Шурика, – ты, падла, на меня наехал. Это мой человек, и наехать на него могу только я.

– Я не знал, Бетон, – Челюсть не отрывал глаз от руки с обрезом, – клянусь, не знал! Он не сказал.

Ключи от машины выскользнули из руки на пол.

– Не бухти! И так воздух испортил. Как это не знал, кабан жирный? Ты чего в блудняк меня вводишь? Сашок, ты ему говорил?

Обалдевший Шурик автоматически кивнул:

– Говорил…

– Слыхал? Или ты глухой по жизни? Так я тебе сейчас ершик подарю для ушей. Одноразовый.

Генка был прекрасен в своем образе. Словно заслуженный артист на премьере спектакля «Никто не хотел подыхать». Зритель затаил дыхание. Челюсть не знал, куда девать руки. Они отвлекали, мешали сосредоточиться и достойно ответить на поставленный вопрос.

Челюсть икнул.

– То понос, то икота, – весело прокомментировал Генка, – слышь, Сашок, не эта ли куча навозная тебе руку сломала?

– Эта… Вернее, второй. Но этот тоже был.

– Ах, вот оно у нас как?!..

Правая Генкина ноздря нервно задергалась. Челюсть смахнул тыльной стороной ладони капельку пота, повисшую на носу.

– Бетон, я не хотел, это Ирокез ломал, клянусь мамой! Он беспределыцик! А я, наоборот, отговаривал! Ну, клянусь, Бетон! Он же, козел, никого не слушает! Ну, чего я мог сделать, сам подумай! Саша, скажи ему!

– Это тебе думать надо, как отсюда живым выйти, – Генка перешел к классике жанра, процитировав фразу из «Места встречи», – мне лично насрать и на тебя, и на твоего кореша. Ты здесь, ты и отвечать будешь. Короче, молись, толстомясый. Я тебя не больно кончу. Пиф-паф, и ты уже на небесах…

Наверно, Генка все-таки перегнул с последней репликой, увлекся текстом. Степень нервного напряжения у Челюсти зашкалила за предельно допустимую норму. А у кого б не зашкалила? Когда тебя через секунду-другую пригвоздят к стене зарядом картечи, не время отвлекаться на посторонние темы. Вступают в дело оздоровительные рефлексы, существование которых когда-то научно доказал академик Павлов.

Маша вскрикнула. Генка повернул голову. Челюсти этого хватило. Он присел и метнулся вперед, словно трактор, вырвавшийся из болота, оставив после себя сгусток выхлопных газов. Генка прилип к шкафу. Челюсть, не обратив на это внимания (Абзац!), вынес своим многопудовым телом дверь вместе с косяком и помчался по коридору общаги со скоростью, которой бы позавидовал мировой рекордсмен, накачанный допингом.