Псевдоним
Шрифт:
Уже вскочив в вагон, Лампов трясся от смеха:
– Ну и дали!
– Не смейся над людьми, - заступилась жена.
– Завидуют, вот и стараются чем-то ущемить, придумывают знакомства с несуществующими писателями. Видно, попалась им на глаза эта повесть. Будь к людям снисходительнее...
– Да это я так. Орловский, надо же!
У родни пробыли три дня. Больше Лампов не выдержал - умчался в город к пишущей машинке. Жена уговаривала побыть еще, клялась, что сама привезет ему "Эрику", но его тянуло в тесный кабинет. На природе много помех: сад, пасека, гостеприимная родня,
Он трудился с недельку в одиночестве. В конце месяца вышли два номера с его рассказами, то бишь - Орловского, и Лампов равнодушно бросил деньги за публикации в стол, на журналы даже не взглянул.
Жена приехала загорелая, радостная, с двумя корзинами деревенской снеди. Тут же кинулась кормить его: исхудавшего, почерневшего, заговорила с завистью:
– Чинаевы нос дерут не зря... Все-таки надо иметь свою дачу.
– Тебе не нравится у твоих родителей?
– Не очень, - призналась она.
– Я бы по-другому разбила сад, посадила бы цветы и клубнику, не стала бы держать кур, что так пачкают двор...
– Там еще немного пришло, - сказал он рассеянно, все еще находясь во власти белого листа.
– В столе на кухне.
С этого дня жена мягко, но настойчиво урезала творческую часть дня, "чтобы не загнулся", отмыла, откормила, уже через недельку он снова выглядел сносно, а от вечерних прогулок - жена настояла!
– порозовел, стал засыпать сразу.
Однажды жена вернулась из магазина веселая, рассказала с порога:
– Встретила Майку. Говорит, что Гай Юлий Орловский, писатель, раздавал автографы прямо на окружной дороге! Яркий такой, высокий и цыганистый, а глаза как маслины. Веселый.
– Опять Орловский?
– удивился он.
– Да, - рассмеялась она.
– Вот так-то, дорогой... Ты вкалываешь, а раздает автографы он!
– Молодец!
– рассмеялся он.
– Вот, оказывается, как создаются легенды!
Он обнял ее, с удовольствием поцеловал в прохладную с улицы щеку. Что ни говори, а слухи об Орловском льстят. Слухи и сплетни говорят о популярности.
С интервалом в месяц, вышли одна за другой последние две повести. Естественно, тоже Орловского. Лампов велел машинистке перепечатать заново все три: пойдут под одной обложкой в издательстве. Весомый кирпичик, штук на двадцать, как раз на новую "Волгу", а то на стареньком "Москвиче" уже как-то неловко.
Все еще нарушал режим, сидел за пишущей машинкой подолгу, "каторжанился". Жена, чтобы как-то отвлечь, назвала гостей. Лампов вынужденно задвинул машинку в стол, одел галстук, приветливо улыбался и кланялся в прихожей, а из раскрытых дверей большой комнаты тянуло ароматными запахами, там выстроились бутылки с затейливыми наклейками.
Последней пришла Изольда, новая подруга Маши. Статная, породистая, очень красивая, она и Лампову улыбалась на всякий случай обещающе: кто знает его взгляды и запросы, а дружить с милой Машей ей хотелось без помех со стороны ее мужа. А еще лучше - при тайной поддержке.
Они расцеловались с Машей, Изольда отвела ее в угол и возбужденно затараторила:
– Сегодня ко мне на "Академической" подошел один!.. Высокий такой,
– Гай Юлий...
– сказала жена бледным голосом.
– Вот-вот, - победно подтвердила Изольда.
– Вы его знаете, не так ли? Не правда ли, душка?
Они прошли в комнату. Лампов хмуро проводил их взглядом. Подумаешь, Орловский... Что в нем кроме эффектной фамилии и нелепого имени?
Когда в желудках появилась приятная тяжесть, и все чуть забалдели, естественно, пришла очередь поговорить на темы искусства. Обсудив новое платье Аллы Сычовой, попробовали вычислить нового фаворита Жестянщиковой, прошлись по молодым писателям, ибо при Лампове как-то странно не упомянуть писателей. Вспомнили и Орловского. Оказывается, один из гостей, Бабаев, прочел две его повести.
– Лихо пишет, - сообщил он. Его руки безостановочно работали, накладывая себе на тарелки из разных блюд, умело отправляли в жующий рот, но говорить не мешали.
– Раскованно!
– Талант?
– спросила Изольда заинтересованно.
– Еще какой, - ответил Бабаев.
– Талант делать деньги. Карплюк стрижет купоны на перетягивании родни и земляков в столицу, Сипов комбинирует с автомобилями, наша Дора Михайловна что-то умеет с валютой... Каждый химичит по своим данным. Так Орловский, будучи работником интеллектуального прилавка, отыскал свою золотую жилу.
Лампов с ним не спорил. Правда, желание подтрунивать пропало, и он спокойно пробовал вина, деликатесы, а душа уже сидела за пишущей машинкой и нетерпеливо стучала по клавишам.
Когда гости разбрелись, он закрыл дверь и с усмешкой обернулся к жене:
– А этот Орловский начинает встречаться все ближе и ближе к нашему дому. Сперва на вокзале, потом на Кольцевой, а теперь на "Академической"... Того и гляди, сам встречу.
Она вздрогнула. Он обнял ее за плечи, поцеловал в щеки:
– Глупышка... Что с тобой? Орловский - это фантом. Мы сами его создали. Забыла?
Его первая настоящая повесть разрасталась. Он увидел, что необходимо ввести две боковые линии и расширить начало, расписать кульминацию. Вырисовывался роман: добротный, ни на что не похожий - яркий, с новыми героями, новыми ситуациями, даже вместо осточертевшего треугольника походя создал принципиально новое, до жути жизненное, а уж среди острейших конфликтов сумел выявить именно те, от которых предстоит поплакать новому поколению, если вовремя в них не разобраться сейчас... Странно даже, что никто не заметил их раньше. Правда, а сам куда смотрел? А ведь был типичным нормальным писателем, которых на страну семь тысяч. Значит, есть проблемы, которые видны только с этой высоты.