Псих
Шрифт:
Не знаю, как мама, а я себе это уже представила. Я не пью таблетки уже почти неделю, и теперь у меня есть на это официальное разрешение.
Прости меня, дорогой дневник, простите меня, доктор, простите меня, случайные читатели – это совершенно неприемлемо с точки зрения медицины, я каюсь, я готова приползти куда-нибудь на коленях, если понадобится, но между этими словами и предыдущими прошел месяц. Видите ли, я не из тех, кто в состоянии писать саморазоблачающие дневники на крышке унитаза, хотя я знаю, что многие так делают, и считают это героическим. Каждый сходит с ума по-своему, воистину.
Что-то символичное, однако, есть в том, что от сюжетной линии вы далеко не ушли: мое первое
Поэтому уже который раз я с умным видом и тетрадкой в руках сижу в маленьком классе, где обычно у нас проходят занятия по иностранным языкам; на носу у меня огромные черные очки. К сожалению, у меня нет делового костюма, поэтому маскарадный костюм психоаналитика удался лишь частично – кроме того, я ненавижу очки, я проносила их десять лет и больше не хочу, но чего не сделаешь от скуки.
Студентка Марселла *** характеризуется преподавателями и студентами как отзывчивая и доброжелательная девушка, хороший товарищ. (Так всегда пишут, если нечего больше сказать. Видели бы вы мою характеристику – это покруче Генри Миллера, но я вам ее не покажу.) Испытывает, однако, определенные трудности в общении, с одной стороны, и в усвоении учебных дисциплин – с другой. (В переводе на человеческий – не умеет ни говорить, ни читать.) Речь маловыразительная, невнятная, тихая. (На этом все.)
Собственно, наверное, там было что-то еще, но вытащить лист из папки чуть подальше мне не удалось, потому что в этот момент пришла секретарша и выставила меня с кафедры. Я пытаюсь понять, откуда могло взяться такое чудо природы. Ни в одной из соцсетей страницы у нее нет; я почти уверена, что есть розовый блог в сердечках «ах-мои-пони-мои-улитки-перышки-зефиринки», закрытый больше чем от всех пользователей. Если его нет в Интернете, то уж точно есть у нее под подушкой, и обязательно закрывается на замочек. Такие замочки открываются одним хорошим усилием, даже без пилки для ногтей – учась в школе, я вскрыла дневники всей женской части нашей параллели. Ничего интересного там не было, хотя я так надеялась найти родственную душу – кого-нибудь, кто тоже принимает наркотики и кому всегда не с кем поговорить, кроме психоаналитика. Кстати, за это мне ничего не сделали – и не сделали бы, даже если бы могли, потому что у меня есть справка, мне надо сочувствовать, меня надо поддерживать и т. п. По чести говоря, все просто спихнули на мальчишек: кому еще могут понадобиться розово-шоколадные секреты двенадцатилетних школьниц.
Какой-то толк в массовом взломе чужих дневников все-таки был – потому что благодаря этому я определенно знаю, что у моей ученицы мозг девочки, учащейся в средних классах ближе к младшим. Без всяких намеков на переходный период.
Первая проблема, которая угрожающе нависла передо мной, – не знаю, как ее учить. Это не потому, что я умная, а она нет, или что-то в этом роде. У меня объективно очень быстрый процессор в голове. Двенадцатиядерный, наверное (мне по барабану, производят ли такие). Поэтому одна из вещей, которая меня страшно бесит – это когда люди соображают медленнее меня. Кроме того, когда я произношу что-нибудь типа «ну, возьми книжки, которые заявлены в списке литературы и… эээ…» – я на самом деле не знаю, что с ними дальше делать, с книжками-то. Я не готовлюсь к семинарам. Только если у нас дома вдруг отключили электричество. Или если я сижу в больнице в очень длинной очереди, и
Поэтому мне нужно выяснить две вещи. Во-первых, какого результата от меня ждет змея; во-вторых – что она сделает со мной, если ничего не получится. А, да, и есть еще в-третьих. Подумайте сами – если змеища готова продать дьяволу любого, кто не успевает по ее предмету, то откуда вдруг такая любовь к сирым и убогим?
Как-то раз я захожу к ней на кафедру и говорю:
– Ээээ, помните, у меня занимается девочка ваша?
– Да, – радостно говорит мне она, – как ваши успехи, милое дитя?
– Ну, в данный момент мне нужно, чтобы вы поставили ей А.
– Дорогая, я с радостью это сделаю, если ваш труд действительно оказался более эффективен, чем мой.
Да никогда в жизни. Убей меня Господь, если так произойдет.
– Ну, понимаете, это нужно для, эээ, мотивации.
(Не думайте, что к моим симптомам добавилась умственная отсталость и что я внезапно стала забывать слова. Просто мне всегда выпадает счастье вломиться на кафедру именно в тот момент, когда все соберутся на обеденный перерыв, на консультации или еще там что-нибудь, и при появлении нового человека в дверях мгновенно бросают свои дела и слушают, с чем же он пожаловал. Я ненавижу нашу кафедру.)
– В общем, я хвалю ее, конечно, она делает, ммм, определенные успехи, но, по-моему, уже и вам пришло время подключаться к воспитательному процессу.
Нет.
Нет, нет, нет.
Только не это и только не сейчас.
Ваш новый друг – подавленный гнев. В то время как мое сознание неосмотрительно вышло на перекур, подсознание вернулось домой злое, влезло на стульчик и сейчас начнет голосить. Вот почему психотерапевты предпочитают кормить его вкусными таблетками и вот почему в отсутствие оных оно слетает с катушек.
– То есть, понимаете, я уже три недели своей жизни трачу неизвестно на что. Чем вы там с ними занимаетесь на третьем курсе? У меня вообще появилось желание до него не дожить, до третьего курса вашего. Да кто в состоянии это все прочитать вообще, моральные уроды, которых родители-садисты закрывают дома по вечерам? Блин, да откуда у нас должны появляться свои собственные мысли, если вы нас душите таким количеством чужих, и вообще…
Надеюсь, вы получили достаточно полное впечатление о моем темном попутчике, но если вы думаете, что за эту пламенную речь я была торжественно расстреляна педсоставом, то вы ошибаетесь. После слова «вообще» я элементарно разворачиваюсь и убегаю. Вот что-что, а ремонт помещения (который будет неизбежен, если мне под руку подвернется стул) в мои планы не входит.
Я неделю никуда не выхожу; вы не знаете, что такое ад.
Ад – это когда у тебя нет права закрывать за собой дверь комнаты. Она в любом случае будет распахнута. С криками, без криков, просто с тихим подозрительным шорохом *звонить в реанимацию или уже поздно?* Моя мама не верит, что бывают моменты, когда мне не хочется «об этом поговорить» (сколько можно говорить об одном и том же?). Иногда мне не хочется говорить вообще. Иногда хочется орать. Иногда хочется послушать громкую музыку. Самое главное, что этого бы хватило. Две, три минуты этого, и я могу нормально функционировать без таблеток.