Психея. Забвение

Я любила находиться рядом с папой, слушать рассказы о путешествиях и местах, которые он мечтал бы посетить. Очень часто были правдоподобные истории, совсем такие, какие показывали по телевизору. Отец был моим Сантой и волшебником из страны Оз, тем, кто увлекает, помогает познавать. Каждый вечер я усаживалась возле камина и ждала, когда папа решит все домашние вопросы, примет душ и приедет сюда на инвалидной коляске, чтобы рассказать очередную захватывающую историю. И для меня это не были сказки, я искренне верила в то, что происходящее было на самом деле. Он бы никогда не позволил себе обмануть своего

В камине потрескивали сухие поленья, комната купалась в теплом дыхании поздней осени, и яркие всплески огненных языков разбрасывали свои блики на стены кабинета. Привычно я иду к огромному старинному комоду и достаю оттуда наш любимый плед, аккуратно сложенный на полке. Раскладываю его вблизи камина и сажусь на него по-турецки, глядя в дверной проем. Соприкосновение резины с паркетом – это любимый звук из детства, когда ты точно знаешь, кто к тебе приближается. Появляется тень отца в длинном коридоре, затем и он с улыбкой на лице.

– Прекрасная пижама, радость моя. – Он подъезжает ближе, останавливает инвалидную коляску и с сожалением смотрит на то, что я, в очередной раз, приподнимаюсь на коленях, убираю подножку и зажимаю ее крючком. Сейчас мы должны очень аккуратно переместиться вместе на плед и сделать все очень тихо. Папа прикладывает палец к губам, указывает мне на дверной проем, я быстро встаю и на цыпочках передвигаюсь по кабинету, закрываю двери и так же тихо возвращаюсь к нему.

– Мама еще не спит? – удивленно спрашиваю его.

– Она решила ознакомиться с новым рецептом на ночь глядя, – усмехается он. – Завтра нас будет ждать кесадилья. Она давно влюблена в Мексику. – Отец переносит вес тела на руки и очень аккуратно сползает с инвалидной коляски, оказавшись на полу рядом со мной. Я помогаю ему расположить не чувствительные ноги, подтягиваю подушку под его голову и ложусь рядом, устраиваясь удобнее.

– Папочка, а когда у тебя закончатся истории, мы не будем больше разговаривать и видеться? – Почему-то меня так напугала эта мысль, на глаза навернулись слезы. Я знала, что ему очень тяжело поворачиваться на бок, потому прячу лицо в его плече до того момента, пока он не прекращает гладить меня по голове.

– Когда у меня закончатся истории… Этого не случится, ведь самая главная причина всегда рядом со мной. – Он касается моего носа. – Это ты, милая. Запомни, когда я далеко, вспоминай о том, что я полюбил тебя первым… И что в моем сердце ты занимаешь главное место с первого твоего вдоха, с первой улыбки… Вспомни, что отцовская любовь самая сильная, и я молюсь о тебе, где бы ты сейчас не находилась. Зная это, ты обязательно придешь ко мне и расскажешь свои истории, не позволяя нам закончить обмен нашими приключениями. А еще, – он говорит приглушённым голосом, я поднимаю голову и кладу свой подбородок на его грудь, глубоко вдыхая, чтобы не расплакаться, – я хочу, чтобы ты поступала, как велит твое сердце, прислушивалась. Иногда то, что находится внутри нас, подсказывает намного лучше любого компаса.

– У меня внутри встроен компас? – хмурюсь я на слова отца.

– Не настоящий, но работает отлично, лучше обычного. И он всегда нацелен на твой дом, семью, что так любит тебя. – Его голос становится серьезным. – Когда на твоем лице не останется этих задорный веснушек, ты будешь реже нуждаться в моих рассказах. – Что-то тревожное проскальзывает в его взгляде, и я тянусь к нему, сильно прижимаюсь, крепко обняв его шею руками.

– Я люблю тебя, папочка. Буду прислушиваться и всегда нуждаться в тебе и твоих рассказах. Обещаю. – Целую его в щеку и получаю ответный поцелуй в лоб. – О чем ты сегодня мне расскажешь?

Он делает вид, что задумался, я устраиваюсь удобнее, подкладываю ладони под подбородок и наблюдаю за ним.

– Я расскажу о медном городе под землей, наполненный рептилиями-повелителями. – Он доволен эффектом, мое тело напрягается, и пальчики

Тихий шелест опадающих листьев с деревьев, высаженных на местном кладбище, словно переговаривались между собой. Они были свидетелями моего тихого горя и молчаливого присутствия на общей могиле моих родителей. У меня не было интересной истории для отца, я внутренне опустошена, даже не смотря на двухлетний перерыв между лечебницами. Я уходила оттуда, но возвращалась, когда чувствовала тихие шаги подкрадывающейся удушающей меня тоски и одиночества. Там мне было спокойней, чем в мире без моих родных.

Почему-то при их жизни я никогда не думала, что однажды буду сидеть здесь одна и рвать траву, покрывающую плотной скатертью их тела под землей. Я понимала каждое слово и остро чувствовала, что у нас остались еще миллион не рассказанных историй. Но сейчас… ни одна не приходила на ум. У меня их попросту не было, все, что произошло, они знали, ничего грандиозного в связи с моим новым образом жизни не случилось. Я абстрагировалась от внешнего мира, во благо своей психике.

Подставляю лицо восходящим лучам солнца, они греют мои прохладные щеки, покрытые слезами прощания. Я больше не могла находиться в клинике, принимать лекарства и каждый раз возвращаться. Мне необходимо было оттолкнуться с мертвого места и продолжать жить. Пусть будущего я не видела, но и умирать не собиралась. Физически. Имена, выгравированные на гранитном камне, осветились лучами солнца, поблескивая и переливаясь. Я снова вчитывалась в них, как в первый раз, принимая случившееся, и свыкаясь с настоящим. С трудом выдохнув, я срываю еще несколько травинок, сжимаю в руках, пока они не окрашивают мою ладонь в зеленый цвет.

– Мам, – сдавленно шепчу я, – я попробовала приготовить кесадилью, и она получилась ужасной на вкус. Мои попытки готовить, как ты, не увенчались успехом. И я скучаю по вкусным завтракам. – Мой голос меняется. – Скучаю по утренним неожиданным встречам, именно поэтому не закрываю двери на ключ, забывая о том, что вы не приедете. – Прикладываю пальцы к губам, сосредотачиваясь. – Но я помню, как ты хотела поехать в Мексику, и теперь, видимо, у меня тоже будет история для тебя и папы. – Едва сдерживаю себя, чтобы снова не расплакаться. – Прости меня, папочка, я снова копалась в твоих вещах. Мне надо было перебрать то, что я возьму с собой. Все вещи находились в контейнере, и твой дневник – единственное, что я позволила присвоить себе. Мне не хватает путешествий, ощущения того, что, когда я вернусь, вы будете меня ждать. Кажется, если я уеду в Мексику, мне будет куда возвращаться. Я надеюсь на это. Если вам не сложно, приглядывайте за мной.

Я чувствую их рядом с собой, наверное, как и любой другой человек, находящийся на кладбище. Может от того, что в это хочется верить…

– Обещаю, когда я вернусь, обязательно расскажу вам о том, что происходило. И наши рассказы никогда не прекратятся. – Встаю и обтряхиваю мелкие травинки, накрошенные мной на свободные штаны. – Скоро мы встретимся. – Прикладываю пальцы к губам, затем к надгробию. – Люблю вас, мне пора уходить.

Иду задом наперед, боясь отвернуться от них, забыть, как ухожу, оставляя их в сырой земле, которая совсем скоро промерзнет насквозь, скованная холодами. Оставить их в одиночестве, ждать меня, когда я вернусь. Мне говорили в клинике, что жизнь продолжается, но иногда слова ничего не значат. Время, проведенное вместе, пролетело незаметно, и никто не готовится к тому, когда твой внутренний компас постоянно зовет тебя домой, которого у меня не стало. Единственное место, где я могла их встретить, это кладбище, общий дом всех мертвых жителей нашего городка. Отпускать всегда нелегко…