Психоаналитик. Шкатулка Пандоры
Шрифт:
— Не спишь? — с вызовом и как-то свысока спросила вдова, заходя к золовке без стука.
Не постучалась она намеренно, чтобы досадить лишний раз и с самого начала обозначить намерения — не с миром я пришла, совсем не с миром.
— Не сплю! — так же с вызовом ответила Тамара Витальевна. — А тебе что, тоже не спится?
В свой вопрос она вложила все презрение, на которое только была способна. Хотела еще добавить «на радостях», но в последний момент удержалась. Это бы прозвучало уже неприлично, а Тамара Витальевна старалась соблюдать приличия всегда, в любой ситуации.
Вдова прошла к стоявшему в углу креслу (комнату намеренно не загромождали мебелью, чтобы коляска передвигалась свободно, без помех), села в него, закинула ногу на ногу, склонила голову набок и спросила:
— Ну, как мы теперь будем жить?
Красивые карие глаза ее сузились, верхняя губа капризно дрогнула. Хотя, возможно, это был нервный тик.
— Так же, как и раньше, — прошипела Тамара Витальевна. — Стучаться, перед тем как войти, входить и садиться по приглашению… Дальше продолжать или и так ясно?
— Спасибо за напоминание, но я не об этом, — вдова усмехнулась и качнула головой. — Я в глобальном смысле. Максима уже нет, а мы остались. Тебе не кажется, что мы должны обсудить, как нам жить дальше?
— Как нам жить? — переспросила Тамара Витальевна, приподняв брови так, что они едва не скрылись под челкой. — Хм! Хороший вопрос. Я думаю, что до сороковин ты останешься здесь, а потом съедешь, и, я надеюсь, мы с тобой больше не увидимся. На годовщину к Максу можешь не приходить. Я не обижусь, и он, мне кажется, тоже.
— Чего-то такого я и ждала, — вдова страдальчески вздохнула и выдержала небольшую паузу, словно осмысливая услышанное. — Непонятно только, почему я должна съезжать? А?
— Потому что я не хочу тебя видеть! — Тамара Витальевна вцепилась руками в подлокотники кресла и подалась вперед. — Потому что тебе здесь нечего делать! Потому что я терпела тебя только ради брата! Он был мужчиной. Ему были нужны твои сочные губки, твои упругие сиськи, твои ненасытные дырки и его совершенно не интересовало, что у тебя здесь и здесь!
Большим пальцем правой руки Тамара Витальевна ткнула себя в левую половину груди, коснулась указательным пальцем лба и снова схватилась за подлокотник. Искусно и тщательно скрытые годы проступили на ее исказившемся от гнева лице, и теперь было видно, что Тамаре Витальевне хорошо за пятьдесят. Настолько хорошо, что до шестидесяти рукой подать.
Ее выпад, не лишенный некоей, хоть и весьма своеобразной, комплиментарности, казалось, совершенно не задел собеседницу.
— Чисто гарпия! — издевательски ухмыльнулась она. — Были бы крылья — так взлетела бы!
Воспитанные люди никогда не позволяют себе шуток по поводу чьих-то ограниченных возможностей. Но ведь можно сказать про крылья, имея в виду ноги, причем сказать так, чтобы скрытый смысл прозвучал явственно-явственно.
— Я не совсем правильно задала вопрос, — продолжила вдова. — Мне не совсем понятно, почему съезжать должна я? Неужели ты видела завещание? Когда это ты, интересно, успела?
— Мне сегодня было не до завещания, — делая ударение
— Знала бы ты, сколько всего он говорил мне, — осадила ее вдова. — Макс вообще любил поговорить, наобещать. Но когда дело доходило до выполнения своих обещаний…
— Тварь! — сверкнув глазами, прошипела Тамара Витальевна, и громкий шепот ее отозвался гулким эхом. — Курва! Б…дь из Старого Оскола!
Приличия приличиями, а эмоции не всегда удается сдерживать.
— Да, я приехала в Москву из Старого Оскола, когда мне было шесть лет, и не стыжусь этого! — парировала вдова. — В отличие от некоторых, которые страшно стесняются своего родного Егорьевска и при каждом удобном случае начинают кудахтать насчет того, какие они коренные москвичи. Ах-ах-ах, в восьмом поколении! А уж насчет б…ей я бы промолчала. Это гнилой стереотип — если женщина красивая и мужикам нравится, — вдова игриво качнула ногой, — то, значит, б…дь. Зависть в чистом виде.
— За-а-ависть?! — захлебнулась гневом Тамара Витальевна. — Ну и сука же ты, Анька!
— Тварь, курва, б…дь, сука… — Анна перестала загибать пальцы и выжидательно уставилась на Тамару Витальевну. — Я вообще-то пришла не для того, чтобы выслушивать оскорбления…
— Оскорбления ей не нравятся?! — Тамара Витальевна по-прежнему удерживалась от того, чтобы сорваться на крик, но во всем прочем уже не соблюдала приличий; не считала нужным соблюдать. — Да ведь это ты убила Макса!
— Неужели? — верхняя губа Анны снова дрогнула, а лицо начало наливаться краской. — И как же это я его убила?
— Тебе лучше знать как! Ты высосала из него не только кучу денег, но и все силы! Он сидел на стимуляторах! Старался соответствовать твоим запросам! Ха-ха-ха!
Притворный смех был похож на карканье. Вдобавок Тамара Витальевна театрально подняла руки кверху, и широкие рукава специального платья, которое легко было надевать и снимать, напомнили Анне крылья.
— Да по твоим запросам целой роты мало! Вибраторов полон шкаф! Довела мужа до сердечного приступа и теперь от меня хочешь отделаться! Не выйдет! Это я вышвырну тебя отсюда, а то и за решетку упеку!
— Заткнись! — прошипела Анна. — Мне за решеткой делать нечего, потому что мне не было смысла убивать мужа, который носил меня на руках и при этом пылинки с меня сдувал! Не было у меня мотива! А вот у тебя, кажется, был мотив, и, может быть, не один!
— Что ты себе позволяешь?! — Тамара Витальевна, будучи не в состоянии топнуть ногой, хлопнула ладонью по подлокотнику. — Придержи язык, тварь!
— Зачем мне придерживать язык? — ехидно поинтересовалась Анна. — Ты же свой не придерживаешь. Совсем не придерживаешь, несешь какую-то чепуху, перемежая ее оскорблениями. Расскажи лучше, о чем вы вчера так громко беседовали, что мне в спальне было слышно. Всех слов я не разобрала, но то, что Макс пообещал оставить тебя с голой ж…ой, слышала прекрасно. За что, интересно, он так на тебя осерчал? Может, расскажешь?