Психолог, или ошибка доктора Левина
Шрифт:
Змий был практически на всех фресках. Розовые, голубые фигуры святых, немного раскосых и словно удивленных, легко сочетались с горами, лесами, реками и обязательно – со змием, который летел где-то в отдалении.
– Тебе нравится? – спросил Стокман у маленького Петьки. – По-моему, круто.
– Очень круто, – сказал маленький Петька, и все засмеялись.
В зимней церкви были сырые низкие потолки, холод, тусклый свет. Было понятно, что людей здесь бывает мало – только те, что приезжают на старое кладбище,
– А ей зачем? – поинтересовался Лева.
– Ну как вам сказать… – задумалась она. – Тянется человек, хочет душу свою спасти. Без нее мы б тут зиму не прожили, помогла нам.
– А как же фрески? – спросил Стокман. – Тут же сырость какая. Ведь погибнут. Смотрите, какой труд… Одной краски сколько… Да и как рисовать-то, вниз головой, что ли?
– Иногда и вниз головой, – довольно засмеялся большой Петя. – Всяко бывало. И волки к нам приходили. И зайцы. Мы ж тут одни в лесу.
– Так как же фрески? – повторил вопрос Лева.
– Фрески-то? – очнулся от радостного забытья Петя. – А я не знаю. Лак нужен. Ну и вообще, температуру поддерживать. А то сгниют. Года за два, за три сгниют. Жалко.
Это был ответ, поразивший Леву своей легкостью.
Ему как будто не жалко было этих фресок, этих смуглолицых Петра и Павла, этой Троицы, этой чаши, этих многочисленных хвостатых змиев, этих Марий, так похожих на русалок, этого голубого и розового, этих дней и ночей, проведенных им в пустой церкви.
Он что-то сделал, и был доволен уже тем, что это – сделалось. Остальное его как будто совершенно не волновало.
Лева сфотографировал фрески, они вышли, Петя запер дверь на ключ и повел их на кладбище.
– Тут это… Есть такое место… Монастырь когда-то был, как же его. Не помню. Ну, поляки приходили, и сожгли всех заживо. Вот потому и церковь тут, и колокольня. Святое, значит, место считается. Вот их могилка-то. Смотрите.
За оградкой стоял деревянный крест, и длинная надпись на церковнославянском гласила о подвиге русских людей, замученных иноверцами.
– В церкви заперлись? – спросил Лева.
– Да вроде того.
– За веру, значит, погибли, – сказал Стокман задумчиво. – Их чего, в католичество обращали, или просто?
– Да кто ж их знает, – сказал Петя и приобнял Лену. – Жили-жили, а потом сгорели. Так вот, считается теперь святое место. Сто тридцать четыре человека, монахи. Говорят, монастырь опять будут восстанавливать. А я бы не стал.
– Почему?
– А хорошо и так… Стоит церковь в лесу. Чудо прямо. Да, я вам еще это, колокольню покажу.
– И сам полезешь? – недоверчиво спросила Лена.
– И сам полезу, – сказал Петя-художник, опять достал связку ключей и открыл колокольню, вход в которую сильно напоминал разрушенную
Стокман с Петькой лезть наверх отказались, и Лева потопал один. За ним полез и художник.
Скоро задрожали колени, руки были все в мерзлых занозах, отвратительное ощущение, Лева останавливался в каждом пролете, опорой были только доски, он ступал осторожно, наклонялся и смотрел в старые бойницы – поле за лесом становилось все больше, лес все синее, горизонт все чище.
И ветер, и холод, и слезы в глазах от холода.
Гудение было таким пугающим, что Лева зачем-то крикнул вниз, лезущему за ним Пете:
– Что, всегда так гудит?
– Что? – кричал Петя.
– Всегда так, говорю, гудит?
– Что?
– Да ничего!
– Что?
В одном месте доска под ним подломилась и с уханьем полетела вниз. Оставалось совсем немного, два пролета, но в дубленке было не пролезть, Лева аккуратно снял ее и положил на леса, а сам с трудом протиснулся в последнюю щель.
Скоро его нагнал Петя.
Лева успел подумать, что ему очень нравится здешний запах – земля, кирпич, доски, монастырская кладка вековой давности и плотницкий запах, замешанный на водке, на ржавых гвоздях, на работе, на чем-то таком, чего Лева не знал и не ведал, но что было интересно.
Интересно…
– Ну вот, – сказал Петя, прикрывая ухо рукой, чтоб не застудить. – Такое вот место. Смотрите. Зачем оно, не знаю. Но радостно.
– Радостно? – уточнил Лева.
– Радостно, да.
Нравился ли Леве этот вид с колокольни? Пожалуй. Он понимал Петю, что ему тут радостно, несмотря ни на что.
Тут была зарыта, спрятана его детская мечта – убежать далеко, от всех.
Он так давно об этом не думал, а теперь вот вспомнил.
Убежать далеко.
Глаза окончательно заволокло слезами от холода, руки не слушались, он попробовал сфотографировать Петю на фоне простора, но тот сказал:
– Слышь, фотограф, полезли вниз, а то околеем.
И они полезли вниз.
В избе, где жили Петя с Леной, было так уютно, так просторно, чисто, тепло, красиво (всюду стояли картины Пети – удивительные творения, изображающие его родной город, с его улицами, домами, соседями, милиционерами, магазинами), водка была такая холодная и вкусная, огурцы такие соленые, колбаса такая пахучая, картошка такая горячая, грибы такие разные, что скоро Лева испытал прилив счастья такой силы, что ему стало даже страшно.