Психолог
Шрифт:
Старый доктор пил виски. Он вздернул брови, поставил стакан и сказал:
– Нет, это никак. Вообще вопрос - беременна ли она. Может, я ошибаюсь. Время покажет.
– Вы наверняка ошибаетесь.
– Как думаете - будет дождь?
– Нет, я точно знаю, вы ошибаетесь.
– Если дождь, мне надо идти. Артрит. Ходил к специалисту, аж на Харли-стрит, а он мне: "Сам врач, должны понимать, против артрита ничего не пропишешь". Я говорю: "Да, но я надеялся". А он: "Против этого тоже ничего не пропишешь". Но я не засмеялся. Господи, да я эту находку еще в госпитале сорок лет назад слышал. Только столичная штучка теперь может ее себе позволять.
Д. об этой дискуссии Этте даже говорить не стал. Но
– Но как же это возможно?
– спросил Д.
– Ведь тогда получается - ты на четвертом или на пятом месяце?
– Да. Странно. Но у Норы тоже было почти незаметно.
– Но это не от меня.
– Роберт! На что ты намекаешь?
Роберт намекал на Билли. Этта обиделась, возмутилась: Билли она всегда терпеть не могла. Потом она расплакалась и объявила, что хочет домой. Потом сказала, что нет, домой нельзя, мама может неверно понять, мама может не простить Роберту. Потом она снова возмутилась и спросила Роберта, как он смеет сомневаться в ее порядочности. Короче, Роберт понял, что она делает из него идиота. А он вовсе не хотел, чтоб из него делали идиота. Он, может, и не гений, но он знал точно, что ребенок не от него, совершенно не от него. К тому же он уперся в тупик, он понял наконец, куда идти дальше, и он вовсе не хотел снова оказаться в мучительной неизвестности. А потому он сказал кратко, что предпримет шаги. Этта отвечала, что если он имеет в виду развод, так ее родители ему не простят позора, а она опротестует иск и всем покажет, какой он изверг. Роберт на другой день уехал, якобы на прогулку. И отсутствовал семь месяцев.
Он выжидал, пока родится ребенок. А тогда горничные будут свидетельницами, что даты не сходятся, и Этта ничего не сможет опротестовать, и ей останется развестись спокойно и мирно. Ведь больше всего, как, наверно, догадалась Этта, он боялся суда. Выходить, давать показания - лысый старый муж молодой жены, и вдобавок муж обманутый, ревнивый, злобный муж. Смешной муж. И не просто смешной, но, в общем, достойный презрения. Люди, чего доброго, скажут - так ему и надо, не женись на молоденькой! Нет, суд - это просто немыслимо.
Тут вмешались В. Миссис В. написала, что Этта в отчаянии. Что она ему сделала? Почему он так обращается с ней - в ее положении? Она бог знает до чего себя доводит. Неужели он не боится ответственности?
Д. решил выложить им улики. Он написал своему адвокату, тот в ответ позвонил. Есть у него улики? Ах, только свидетельские показания горничных о датах совместного проживания. Ну, это ерунда. Неужели он не знает, что по английскому закону почти невозможно доказать внебрачность ребенка, рожденного в браке? Например, дело Кэнти против Кэнти касательно Кэнти, не говоря уж о Ро против Ро, До и Хупера.
Д. ничего этого не знал. Он изумился и, главное, растерялся. Что за дурацкий закон? Он исхудал, щеки ввалились, глаза вылупились. Он даже принял заказ на ковры для гостиниц себе в убыток. Он пошел к врачу, врач сказал, что дело дрянь, и порекомендовал лечь в больницу.
И в конце концов, его возмутила эта несправедливость, этот беспорядок в нашей кошмарной жизни. Он поехал домой. Он решил вышвырнуть Этту. По крайней мере отродье Билли не появится на свет под его крышей. А там уж он настоит на разъезде.
Но он чуть-чуть не рассчитал. Этта как раз уже рожала. Съехались все В., в том числе Нора и младшая, теперь восемнадцатилетняя. Она встретила его у него же на пороге и заявила, что в жизни ему не простит. Он разбил сердце Этты. Если она умрет, а она может умереть, пусть он считает себя убийцей.
Эта Сьюзи все детство прохохотала, а теперь взялась за греческий и политику. Зубрила и готовилась в
Но тут вышла Нора и поскорей перебила сестру, пока Роберт все еще подыскивал слова, чтобы выразить свое возмущение. Она нежно расцеловала его в обе щеки. В свои двадцать пять Нора выглядела не моложе, чем ее судовладелец. Она совсем расплылась, а волосы, по моде первометодистов, она стягивала в крошечный кукиш на затылке. Она совершенно не красилась и одевалась, как ее сестрицы это называли, в ризы. Короче, она стала умнейшей и прекраснейшей женой трудного, но зато возвышенного эгоиста, и тот ее не просто боготворил, но даже до известной степени ценил.
И вот, встретив зятя с теплотой, которая его несколько удивила, но и, так сказать, сдобрила, удобрила, что ли, она взяла его под руку, увлекла в сторонку и сказала, что об Этте он может не беспокоиться, она молодцом, особенно учитывая ее слабые нервы.
– И еще, Роберт, я хочу воспользоваться случаем и сказать, как мы вам благодарны, как безмерно благодарны за ваше благородство во всем этом ужасном происшествии. Да, я знаю насчет Билли - мы всегда его опасались. И когда он приехал в отпуск и Этта требовала свиданья с ним, мы боялись самого худшего. Она всегда с ума по нему сходила - хоть она терпеть его не могла. Нет, правда...
– Нора почувствовала некоторую натяжку, поскорей подтвердила этот удивительный факт и, как опытная жена, тотчас поспешила дальше: - Нет, правда... да, так я о том, как изумительно вы поступили. Никто бы не мог лучше понять бедняжку Этту и вести себя умней. И поверьте, она это знает. Она все поняла. Вы никогда не раскаетесь в своей доброте к бедной девочке. Вы абсолютно спасли положение. Кажется, - тут она нежно улыбнулась, - я посмеивалась над вашей "психологией", но, поверьте, теперь я хвалю за нее Творца.
Роберт хотел было сказать, что Нора не совсем правильно его поняла, что он и не подумает прощать Этту, тем более признавать ребенка. Но тут у него произошел как бы сдвиг понятий, вроде того сдвига, который происходит, когда сплавщик разбивает затор. Вот оторвалось и поплыло одно из сваленных, спутанных бревен, вот поворачиваются к течению другие, с ним рядом, и тоже плывут, и за ними еще штук двадцать. Балки, торчавшие в разные стороны, как крокодилы на мели, вдруг вытягиваются вдоль реки. И вот уже бегут всей массой, стройно и споро, параллельными линиями, как в боевой готовности флот.
Так, буквально в полминуты, пока Нора краешком глаза следила за тем, какой эффект произвела ее речь, все понятия Д.
– и это впервые за два года - вдруг обрели верный курс. Просто удивительно. Как сплавщик, достигнув берега после кое-каких щекотливых моментов, оглядывает всю работу и сознает, что сделал ее хорошо, так и он ощутил твердую почву под ногами, почувствовал себя в безопасности и порадовался своей выдержке и проворству.
Скромно, как водится у воспитанных людей, он отвечал Норе:
– Ну что вы, я ничего особенного не сделал. И разве я мог поступить иначе в подобных обстоятельствах?
– Вы могли бы испортить ей жизнь, - сказала Нора сухо.
– И чуть не любой мужчина так бы и сделал. И поверьте, она прекрасно это сознает и никогда не забудет. И я тоже. Правда, вы вели себя... да, благородно, иначе не скажешь.
– Ах, Нора, ну что вы. Если взглянуть на все с точки зрения психологии...
Впервые за два года он употребил это слово. Но так уверенно даже он прежде его не употреблял. Он вдруг понял, что поступка не только благородно, но и мудро, по-хозяйски. Он был человек разумный и не собирался преувеличивать свою предусмотрительность, свою проницательность, но явно одно - он воздержался от развода с Эттон (а почти любой бы на его месте развелся) и даже от разъезда. А это был замечательный психологический ход.