Психологическое воздействие в межличностной и массовой коммуникации
Шрифт:
Signorielli N., Morgan M. Cultivation analysis: New directions in media effects research. Newbury Park, CA: Sage Publications, 1990.
Tai Z. The structure of knowledge and dynamics of scholarly communication in agenda setting research, 1996–2005 // Journal of Communication. 2009. V. 59 (3). P. 481–513.
Tapper J. The ecology of cultivation // Communication Theory. 1995. V. 5 (1). P. 36–57.
Van Evra J. Television and child development. Hillsdale, N. J.: Lawrence Erlbaum, 1990.
Walgrave S., Van Aelst P. The Contingency of the Mass Media’s Political Agenda Setting Power. Towards A Preliminary Theory // Journal of Communication. 2006. V. 56. P. 88–109.
Wallstein K. Agenda setting and the blogosphere // Review of Policy Research. 2007. V. 24 (6). P. 567–587.
Wanta W., Hu Y. Time-lag differences in the agenda-setting process // International Journal of Public Opinion Research. 1994а. V. 6 (3). P. 225–240.
Wanta W., Hu Y. The effects of credibility reliance and exposure on media agenda setting // Journalism Quarterly. 1994b. V. 71 (1). P. 90–98.
Weaver J., Wakshlag J. Perceived vulnerability in crime, criminal victimization experience, and television viewing // Journal of Broadcasting and Electronic Media. 1986. V. 30 (2). P. 141–158.
Wheeler S. C., Green M. C., Brock T. C. Fictional narratives change beliefs // Psychonomic Bulletin and Review. 1999. V. 6. P. 136–141.
Williams D. Virtual cultivation: Online worlds, offline perceptions // Journal of Communication. 2006. V. 56 (1). P. 69–87.
Wimmer R. D., Dominick J. R. Mass Media Research: An Introduction. Boston, MA: Cengage Learning, 2010.
Yang H., Ramasubramanian S., Oliver M. Cultivation effects on quality of life indicators // Journal of Broadcasting and Electronic Media. 2008. V. 52 (2). P. 247–267.
Zillmann D. Mood management through communication choices // American Behavioral Scientist. 1988. V. 31 (3). P. 327–341.
Информационная
А. Н. Лебедев
Римскому императору Тациту приписывают афоризм, который звучит следующим образом: «Пренебреги клеветой, и она зачахнет». Это высказывание можно интерпретировать так: людям свойственно терять интерес к чему-либо, если этот интерес не подкрепляется новой информацией. Действительно, как показывают открытия последних десятилетий в области экономической психологии, именно отсутствие информации, порождающее неопределенность представлений об объекте или явлении, как это ни странно прозвучит, очень часто формирует весьма устойчивую и целостную модель мира, которая определяет и мировоззрение, и поведение человека (Kahneman, 2011).
Информационно закрытые государства, каким, например, был СССР более тридцати лет назад или каким является сегодня Северная Корея (КНДР), создают особый тип человека, у которого представления о мире формируются в условиях ограниченного доступа к какой-либо информации, которая могла бы существенно увеличить объем его знаний и сделать их более объективными.
Возникает ряд фундаментальных теоретических вопросов: «Можно ли связывать отсутствие или ограничение информации с понятием психологического воздействия, и если такая связь есть, то какова ее природа?»; «Применим ли термин «психологическое воздействие» не к самому человеку, а к ситуации, в которой он находится, и где изменение сознания происходит не на основе какой-либо воздействующей информации, а, напротив, на основе ее полного или частичного
В 2013 г. в рамках проекта РГНФ (№ 13-06-00690а) нами проводилось эмпирическое исследование «Влияние обыденных представлений людей «о советском времени» на отношение к рыночной экономике современной России». Уже на первом этапе исследования было обнаружено, что не только представления «о советском времени» влияют на их отношение к состоянию современной российской экономики, но и представления о социально-экономических процессах современной России и их эмоциональная оценка влияют на образ «советского времени». То есть, как неоднократно подчеркивает член-корр. РАН А. В. Юревич, в России не только будущее трудно прогнозировать, но и ее прошлое.
Поскольку интерпретация новейшей истории нашей страны сегодня в системе среднего и высшего образования ориентирована на формирование чувства патриотизма, то в интерпретации прошлого СССР постепенно преобладает тенденция в большей степени говорить о позитивных фактах истории и избегать анализа «неоднозначных» фактов, которые могут интерпретироваться негативно. Причем очевидно, что, поскольку это происходит стихийно, то возникает опасность необъективного толкования исторических фактов (Кольцова, Соснин, 2005; Соснин, 2014).
Проведенное в 2013–2014 гг. на студентах экономических специальностей первого года обучения Финансового университета при Правительстве РФ исследование показывает, что в рамках преподавания истории в средней школе тенденция навязчивого целенаправленного позитивного или негативного освещения событий прошлого не очевидна, хотя явно заметна склонность игнорировать или вовсе не рассматривать многие «сложные для интерпретации» исторические факты.
Таким образом, прямого психологического воздействия на мировоззрение учеников преподаватели и школьные учебники могут не оказывать, но определенная тенденциозность в формировании представлений школьников об истории страны, как выясняется, имеет место. Это происходит, по нашему мнению, не в результате «особых целенаправленных психологических воздействий», а в процессе заполнения неких «информационных пустот» (т. е. неопределенности) либо воображением, либо верой, формирующими ограниченную, но в то же время целостную картину мира. В этом случае внешнему наблюдателю, нацеленному на обнаружение неких «специфических методов воздействия», наподобие какой-нибудь технологии «зомбирования», НЛП, «25 кадра» и др., не удается зафиксировать что-либо подобное, и остается неясно, как все-таки формируются у молодого населения страны определенные представления о событиях, происходящих в окружающем их мире (Лебедев-Любимов, 2006, 2008; Психологическое воздействие…, 2012).
Исследование, проведенное методом выборочного опроса, показало, что большинство студентов первого и второго курсов экономических факультетов ряда московских не могут ответить на вопрос: «Какое значение для истории нашей страны имеет дата 7 ноября?». Некоторая часть студентов вспоминает, что это дата военного парада на Красной площади в 1941 г.
Дополнительные вопросы показывают, что в рамках школьной программы Октябрьской революции сегодня не уделяют особо пристального внимания. На уроках истории отмечается, что этот факт «имел место», преподаватели сообщают некоторые «общие детали», но многочисленные подробности не анализируются и не оцениваются, как это, например, происходило в системах школьного и высшего образования СССР. Таким образом, значимая для граждан СССР, особенно для старшего поколения, дата «7 ноября» как день Октябрьской революции переходит в разряд второстепенной (неопределенной) информации, а на первое место выходит ее интерпретация как даты «более значимого сегодня для страны» события, связанного с нашей победой во Второй мировой войне.