Психология и космология возможного развития человека
Шрифт:
Кроме того, школы различаются по уровню. Есть школы, где человек NoNo 1, 2, и 3 учится быть человеком No 4 и приобретает знания, необходимые для того, чтобы такая перемена произошла. В школах следующего уровня человек No 4 учится быть человеком No 5. Нет надобности говорить о дальнейших уровнях: они слишком далеки от нас.
Теперь возникает интересный вопрос: можем ли мы назвать себя школой? В каком-то смысле -- да. Мы приобретаем определенные знания и вместе с тем учимся менять свое бытие. Но в связи с этим я хочу сказать, что, начиная нашу работу в Петербурге в 1916 году, мы поняли, что школа в полном смысле слова должна состоять из
на втором -- человек No 4 учится быть человеком No 5. Если в школе присутствуют оба уровня, школа обладает большими возможностями в силу того, что такого рода двойная организация может дать более разнообразный опыт, ускорить работу, сделать ее более эффективной. Следовательно, если в определенном смысле мы и можем назвать себя школой, правильнее все-таки было бы употреблять этот термин в отношении более крупных организаций.
Что делает школу таковой? Прежде всего, понимание принципов школьной работы и особого рода дисциплины, связанной с соблюдением определенных правил. Когда люди приходят на лекции, им сообщают о том, что они должны придерживаться школьных правил. Только при этом условии они будут приняты в школу и получат определенные знания. Соблюдением этих правил или условий они вносят свою первую плату.
Первое правило, о котором я услышал, заключалось в том, что я должен пообещать не писать ни о чем из того, что я узнаю. Позднее я расскажу вам, что я на это ответил и каким образом проблема была решена. Согласно этому правилу, вы не можете ничего писать без разрешения человека, ведущего работу, от которого вы узнаете то, о чем намереваетесь написать. Если же разрешение писать вами получено, вы обязательно должны указать, от кого вы узнали эти идеи и каков их источник.
Когда я опубликую "Фрагменты...", вы тоже сможете писать. Но сейчас, пока книга не напечатана, вы не имеете права это делать. После опубликования книги это условие будет снято, но не ранее того.
Существует еще одно правило: вы не должны говорить. Это означает, что получаемые в школе идеи нельзя делать предметом обычной болтовни, не преследуя при этом никакой цели. Если же с людьми, не принадлежащими к школе, вы ведете беседу с определенной целью, то все равно вы должны соблюдать осторожность и не рассказывать слишком много. Нужно помнить, что за все, о чем люди услышат, они должны платить. Таков принцип работы, и у вас нет права делиться с людьми идеями, за которые они не платят; более того, никто и не ожидает от них того, что они будут платить. Лучше в каждом отдельном случае просить разрешения рассказать что-либо.
Теперь я хочу сказать еще об одном очень важном правиле, которое было введено в группах, подобных нашей. Я должен объяснить, каким образом оно возникло, но сначала я коротко изложу вам историю нашей работы. С этим учением я познакомился в 1915 году в России. Тогда в Москве существовала группа, руководимая Г. И. Гурджиевым, греком кавказского происхождения, приехавшим в Россию из Центральной Азии. Работая в этих группах, я очень многому научился, но в 1918 году я ушел из них в связи с тем, что с моей точки зрения они начали отступать от большей части самых важных принципов, первоначально лежащих в основе их работы. Вскоре после моего ухода большинство членов этих групп также расстались с Гурджиевым. С ним остались только четыре человека.
Я снова встретился с Гурджиевым в 1920
Если вы спросите о том, что же там происходило, я скажу только одну вещь, которая сама по себе является достаточной для того, чтобы все разрушить. К этому времени Г. отказался от большинства принципов, которым он сам учил нас в России, в особенности от принципа, касающегося выбора людей и подготовки их к работе. Он стал принимать людей, не имеющих никакой подготовки, давал им власть, позволял им говорить о работе и тому подобное. Я понимал, что все вот-вот рухнет, и поэтому расстался с Г. ради того, чтобы спасти работу в Лондоне.
В январе 1924 года я сказал своим ученикам в Лондоне о том, что разорвал все связи с Г. и его группами и намереваюсь продолжать работать независимо от него, так, как я зто делал в 1921 году. Я предложил им выбор: остаться со мной, следовать за Г. или совсем оставить работу. В это же время для тех, кто остался со мной, я ввел новое правило, состоящее в том, что никто не должен был говорить о Г. или обсуждать причины провала работы в Фонтенбло. Я ввел это правило потому, что хотел положить конец всяческим фантазиям. Постольку поскольку никто ничего толком не знал о происходящем в Фонтенбло, вес разговоры на эту тему были бы чистейшим вымыслом или передачей злых сплетен, исходящих от новоявленных последователей Г., которых с моей точки зрения вообще нельзя было допускать к работе. Я сказал, что если кто-то хочет что-либо узнать по этому поводу, он может обратиться непосредственно ко мне.
Это правило существует до сих пор, никто его не отменял, но люди так и не поняли до конца его смысла. Они находили для себя всевозможные оправдания, а зачастую даже заявляли, что правило это касается всех остальных, но к ним не имеет никакого отношения. Вам следует понять, что вес правила направлены на самовоспоминание. Каждое правило, во-первых, имеет конкретную цель, во-вторых, оно помогает самовоспоминанию. Нет таких правил, которые бы не способствовали самовоспоминанию, хотя сами по себе они могут быть введены с другой целью. Без правил нет работы. Если человек не понимает, насколько правила важны, он лишается возможностей, которые даст школа.
Вопрос. Почему вы сказали, что не нужно говорить о системе, не упоминая о том, где это знание получено?
Ответ. Потому что говорить о системе, не называя источника информации, было бы равносильно краже. Например, вы не можете позаимствовать идеи из книги и не упомянуть ее названия. С моими книгами это нередко происходит: люди постоянно крадут из них идеи.
В. Как долго существовала школа в Москве?
О. Что касается Москвы, то она просуществовала там несколько лет.
В. Как велика была эта школа?