Психология масс

Ольшанский Дмитрий Вадимович

«Они» па первых порах куда конкретнее, реальнее, несут с собой те или иные определенные свойства — бедствия от вторжения «их» орд, непонимание «ими» «человеческой» речи. Для того чтобы представить себе, что есть «они», не требуется персонифицировать «их» в образе какого-либо вождя, какой-либо возглавляющей группы лиц или организации. «Они» могут представляться как весьма многообразные, не как общность в точном смысле слова. Именно в отличие от каких-то «они» возникала общность «мы» — причем как в далеком прошлом, так и в настоящем.

«Мы», по мнению Поршнева, это уже значительно сложнее и, в известной степени, абстрактнее. Реально существовавшая в первобытности общность, взаимосвязь индивидов ощущается теперь каждым ее членом либо посредством той или иной персонификации, либо посредством различных обрядов, обычаев, подчеркивающих принадлежность индивидов к данной общности в отличие от «них».

Полемизируя с западными психологами,

отмечавшими исчезновение индивидуального «я» прежде всего в толпе и удивлявшихся этому, Поршнев полагал, что масса сплачивает разных индивидов против неких «они». Именно это рождает настроение протеста против «них» и вызывает мощное эмоциональное чувство «мы». Такая общность и возникает путем отделения от других общностей и, одновременно, уподобления в чем-то людей друг другу. Внешнее отличие и внутреннее уподобление передаются психологическими терминами «негативизм» и «контагиозность» (заразительность). Оба эти процесса, в единстве, связывают и, в известной мере, унифицируют данную общность, порождают у ее членов однородные, схожие чувства, побуждения и определяемые ими действия. Биологическая база контагиозности — автоматическая имитация или подражательность. «Среди «нас» с тем большей силой действует взаимное подражание, взаимное заражение, чем полнее и яснее это сознание «мы». Сознание же это тем сильнее, чем организованнее общность» (Поршнев, 1979).

««Мы» формируется путем взаимного уподобления людей, т. е. действия механизмов подражания и заражения, а «они» — путем ограничения этих механизмов, путем запрета чему-то подражать или отказа человека в подчинении подражанию, навязанному ему природой и средой. Нет такого «мы», которое явно или неявно не противопоставлялось бы каким-то «они», как и обратно… Процесс уподобления и процесс обособления взаимно противоположны, но в то же время они взаимодействуют, находятся в разнообразнейших сочетаниях» (Поршнев, 1979). За счет такого взаимодействия возникают разные виды масс, происходит их трансформация. В целом, по тому же механизму осуществляются и взаимоотношения индивида и массы.

В основе возникновения масс лежат эмоции, чувства и настроения, носящие надындивидуальный характер. «Люди, охваченные однородным настроением и выражающие его более или менее совместно, тем самым составляют общность. Настроение находит свое выражение, как правило, не опосредствованно — через культуру, обычаи, воспроизводящие жизненные порядки, а непосредственно — в виде определенных эмоций, сдвигов сознания» (Поршнев, 1979).

Поршнев предлагал собственное решение проблемы обезличивания и деиндиви-дуализации. Данные явления преодолеваются в ходе взаимодействия «мы» и «они». Он предлагал изобразить «мы» и «они» в виде двух кругов, а затем наложить их отчасти один на другой. Та площадь, где они перекрываются, отвечает категории «вы». Именно это, как полагал Поршнев, есть сфера не отчуждения, а общения. «Вы» — это не «мы», так как это нечто внешнее, но в то же время и не «они», поскольку здесь царит не противопоставление, а известное взаимное притяжение. «Вы» это как бы признание, что «они» — не абсолютно «они», но могут частично составлять с «нами» новую общность — какое-то другое, более обширное и сложное «мы». Но это новое «мы» разделено на «мы и вы». Каждая сторона видит в другой одновременно и «чужих» («они») и «своих» («мы»). «Как только мы вступили в сферу «вы», каждый человек оказывается принадлежащим к двум психическим общностям — двум «мы». С этого момента он уже начинает становиться личностью — точкой скрещения разных общностей. В частности, он должен научиться что-то прикрывать и затаивать то от одних, то от других, следовательно, его «внутренняя» жизнь начинает обособляться от «внешней»» (Поршнев, 1979). Следующий шаг на этом пути — появление собственного, уже индивидуального «я» и преодоление индивидом психологии масс.

Как мы видим, для Поршнева не имеет принципиального значения персонификация массы. Историко-психологически, видимо, так и было — персонификация появилась позднее выделения индивидуального «я». Хотя сам Поршнев полагал, что до этого появляется «ты», а затем и «он». Автор выразил свое мнение очень кратко: «на точке соприкосновения «мы» с «они» рождается «он», а «он» трансформируется в «ты». Бог в мировых религиях (христианстве, исламе) — это и «он», и «ты»» (Поршнев, 1979). Используя уже описанный образ, Поршнев утверждал, что понятию «ты» графически соответствует точка соприкосновения кругов «мы» и «они», когда частично наложенные друг на друга круги снова раздвигаются до минимального соприкосновения. Этот самый «он» в данном случае является персонификацией не только Бога (это — высший «Он»), но и более конкретных вождей и вожаков массы. Здесь мы вновь возвращаемся к Г. Лебону и 3. Фрейду.

Масса и ее вожаки

Особенности поведения массы и, в частности, ее влияния на входящих в нее индивидов зависят от индивидуальности

лидеров, их типов и от их психологических качеств. Это, безусловно, люди особого склада. Г. Лебон именовал их «апостолами», убежденными в том, что они ведут людей к новой вере. «Нет надобности, чтобы число этих апостолов было очень велико для выполнения их задачи. Надо вспомнить, какое небольшое число ревнителей было достаточно для возбуждения столь крупного движения, как крестовые походы, — событие, быть может, более чудесное, чем насаждение какой-либо религии, так как миллионы людей были доведены до того, что бросили все, чтобы устремиться на Восток, и возобновляли не раз это движение, несмотря на самые крупные неудачи и жесточайшие лишения» (Лебон, 1991).

Г. Тард полагал, что масса сама находит себе лидеров, выталкивая их из себя, но большее распространение получили взгляды Лебона. Он описывал четыре основных типа таких «вожаков». Первый тип — это убежденные проповедники, апостолы неких верований (религиозных, социальных или сугубо политических, типа отдельно анализировавшегося Лебоном социализма). Такие лидеры — прообраз толпы. Они как бы несут в себе все ее основные свойства.

«Загипнотизированные поработившей их верою, они готовы на все жертвы для ее распространения и кончают даже тем, что исключительно целью своей жизни ставят воцарение этой веры. Эти люди находятся как в полубреду, изучение их требует патологического исследования их умственного состояния, но, несмотря на это, они всегда играли в истории громадную роль». Такой «апостол всегда представляет собой религиозно настроенный ум, одержимый желанием распространить свое верование; но вместе с тем и прежде всего это ум простой, совершенно не поддающийся влиянию доводов разума. Его логика — элементарна. Законы и всякие разъяснения совершенно недоступны его пониманию». Его психика — это персонифицированная психология всей массы. Лебон особо подчеркивал внешнюю «простодушную наивность» этих людей. Ничто их не затрудняет. Для них ничего нет легче, например, чем перестроить общество. «Поддаваясь все более и более гипнозу двух или трех непрестанно повторяемых формул, проповедник-социалист чувствует жгучую потребность распространять свою веру…» (Лебон, 1991).

В структуре поведения этого типа личности особенно выделяется жажда разрушения: «По-видимому, почти во все времена имел силу общий психологический закон, по которому нельзя быть апостолом чего-либо, не ощущая настойчивой потребности кого-либо умертвить или что-либо разрушить» (Лебон, 1991).

Второй тип лидеров массы — это фанатики одной идеи. Лебон описывал их так: «Повседневно встречаются очень умные люди, даже выдающиеся, теряющие способность рассуждать, когда дело касается некоторых вопросов. Увлеченные тогда своей политическою или религиозною страстью, они обнаруживают изумительное непонимание и нетерпимость. Это случайные фанатики, фанатизм которых становится опасным лишь тогда, когда его раздражают» (Лебон, 1991). В обычное время — это вполне нормальные с виду люди. Однако при возникновении соответствующих обстоятельств (возникновение массы, появление «апостола» и т. п.) в них просыпается дремлющая фанатичная сущность. И тогда это — самые верные и надежные «помощники апостолов», их приспешники и ближайшие подручные, часто движимые особой яростью и даже вполне отчетливой манией преследования.

Третий тип лидеров массы, по Лебону, «принадлежит к обширной семье дегенератов. Занимая, благодаря своим наследственным порокам, физическим или умственным, низкие положения, из которых нет выхода, они становятся естественными врагами общества, к которому они не могут приспособиться вследствие своей неизлечимой неспособности и наследственной болезненности. Они — естественные защитники доктрин, которые обещают им и лучшую будущность, и как бы возрождение». У данного типа мало фанатизма, нет увлечения одной идеей и даже особой стойкости веры. Тут все решает личная заинтересованность. По сути, это лица с сильнейшим комплексом неполноценности, стремящиеся гиперкомпенсировать его с помощью той самой толпы, которую они хотят возглавить. Образно говоря, ими движет простая идея: что «на обломках самовластья напишут наши имена». Это никак не стремящиеся любой ценой прославиться Геростраты, а скорее, мстительные и достаточно меркантильные (разумеется, в меру сохранности своего интеллекта) неудачники, аутсайдеры социального устройства.

Наконец, четвертый тип лидеров массы, обычно приходящий на смену предыдущим «вожакам» и овладевающий массой после того, как фанатики ее сформировали и основательно «разогрели», — обычный тиран или диктатор. Это лидер, подбирающий власть и пользующийся плодами того, что уже сделала для него возглавлявшаяся другими толпа. Он может сочетать в себе некоторые черты предшествующих «проповедников», но не это главное. Он умеет заставить массу полюбить себя и возбудить боязнь к себе. «За Суллою, Марием и междоусобными войнами выступали Цезарь, Тиберий, Нерон. За Конвентом — Бонапарт, за 48-м годом — Наполеон III» (Лебон, 1991).