Психология войны в XX веке - исторический опыт России
Шрифт:
В то время, когда мужчины целыми толпами дезертировали с фронта, "слабый пол" устремился на защиту Отечества. При этом основную массу бойцов ударных батальонов составляли выходцы из трудовых семей - портнихи, учительницы, сестры милосердия, работницы, учащаяся молодежь из провинциальных городов. Кроме того, в маршевые роты были приняты женщины, досрочно освобожденные из заключения, "чтобы дать возможность грешницам искупить вину на полях сражений"{440}.
И вот тут возникает вопрос: а как относились мужчины к присутствию женщин в армии, к тому, что они вторглись в эту типично мужскую сферу деятельности?
Приведем несколько отрывков из воспоминаний полковника
"За несколько дней до выступления на позицию, - вспоминает Г. Н. Чемоданов, - ко мне в штаб полка явились две молодые женщины из расформированного уже к тому времени батальона Бочаровой [так в тексте - Е. С.] "Примите нас на службу в полк", - обратились они ко мне с просьбой. Молодые, здоровые, рослые девицы, шинели туго перетянуты ремнями, на стриженых головах лихо надвинуты папахи. "Первый случай в моей практике", отношусь скептически и этого не скрываю; на повторные просьбы предлагаю вопрос перенести в полковой комитет, и вот эта пара хорошо грамотных разбитных девиц у меня в полку на должности телефонистов в команде службы связи"{441}.
Далее он описывает панику, когда вся рота убежала в тыл, а на передовой остались сам ротный, его денщик, телефонист, фельдфебель, повар и обозные от кухни, "девять человек всего и баба в их числе, телефонистка". "Ну и как она себя держала?" - спросил полковник у ротного, когда тот доложил обстановку. "Молодец баба, не меньше меня ругала и стыдила солдат", - был ответ.
Другой случай, описанный Чемодановым, касается сестер милосердия. Здесь обращает на себя внимание намек полковника о "благах", связанных с соседством Красного Креста, имеющий явно негативный оттенок, а также упоминание о том, что такое соседство - явление весьма редкое:
"Во время доклада адъютант рассказывал мне новости, происшедшие за день, и между прочим сообщил, что тут же в имении расположен отряд Красного Креста. Удивление мое будет понятно тем, кто знает, как помпезно обычно располагались эти отряды и какие блага для полка проистекали от такого редкого соседства. Мне показалось невероятным, что я мог не знать о присутствии отряда, находясь в имении более суток"{442}.
И тут выяснилось, что от большого некогда отряда, основная часть которого была отправлена в тыл, остались только белый флаг с красным крестом на доме, две юные сестры милосердия, четырнадцать санитаров и две санитарные повозки. Ни фельдшера, ни врача.
"Вы понимаете, господин полковник, какое свинство устроили! возмущался адъютант.
– В такое время оставить двух молодых девушек на произвол четырнадцати санитаров..."
И начал рассказывать, в каких условиях они живут: в холодном полуразрушенном здании, спят на нарах, питаются впроголодь, "и, кроме того, солдаты заставляют их каждый день по два часа газеты читать". Полковник посочувствовал и предложил "подкормить девиц" - приглашать их обедать вместе с офицерами.
И вот
"к четырем часам за обедом собралась большая и непривычная компания. Присутствие двух сестер милосердия, молодых, интересных девиц, подтянуло собравшихся. Штабная молодежь сидела в своих лучших кителях, тщательно выбритая. Приехавшие с передовой гости потуже подтянули ремни своих гимнастерок и аккуратней расправили на них складки. Одичавшие в условиях жизни последних
Таким образом, отношение офицеров к женщинам в армии в Первую мировую войну представляется весьма противоречивым: с одной стороны, - недоверие, скептицизм, настороженность; с другой, - снисходительная опека, покровительство "слабому полу"; с третьей, - желание подтянуться, проявить себя с лучшей стороны, оказавшись в обществе "дам". Однако в исследовании генерала П. Н. Краснова "Душа Армии. Очерки по военной психологии", написанном и изданном в 1927 г. в эмиграции, присутствие женщины на передовой оценивается однозначно негативно:
"Когда боевая обстановка позволяет - отпуск домой, на побывку, но никогда не разрешение женам и вообще женщинам быть на фронте. Женщины-добровольцы, подобные легендарной кавалеристу-девице Дуровой времен Отечественной войны и Захарченко-Шульц времен Великой войны [Первой мировой - Е. С.], - исключение. Правило же: женщина на фронте вызывает зависть, ревность кругом, а у своих близких усиленный страх не только за себя, ибо при ней и ценность своей жизни стала дороже, но и за нее"{444}.
Еще одно свидетельство - воспоминания большевика А. Пирейко, который служил рядовым (вернее, всеми способами отлынивал от службы, а потом красочно описывал в мемуарах свои подвиги в качестве дезертира). Он рассказывает, как в поезде, где он ехал, пассажиры, состоявшие главным образом из военных, вовсю ругали большевиков. И тогда этот находчивый товарищ провел блестящую провокацию: сообщил солдатам, размещенным в вагонах третьего класса, что во втором классе едут женщины из "батальона смерти" (на передовую, в действующую армию!). Возмущенные этим обстоятельством солдаты ("Как это так? Нас возили кровь проливать в теплушках, а этих ..., которые будут так же воевать, как и сестры воевали с офицерами, возят еще во втором классе!"), отправились "разбираться" с доброволками. Недовольство было направлено в новое русло, о большевиках забыли{445}. Интересен как сам факт, рисующий отношение солдат к женщинам в армии (в том числе к медсестрам из Красного Креста), так и бравый тон, которым он описан.
В книге Софьи Федорченко "Народ на войне. Фронтовые записи" есть такие строки от имени солдата:
"На той войне и сестры больше барыни были. Ты пеший, без ног, в последней усталости грязь на шоссе месишь, а мимо тебя фырк-фырк коляски с сестрицами мелькают"{446}.
Здесь уже о снисходительности говорить не приходится, - отношение откровенно враждебное.
Что касается женщины-солдата, то в Первую мировую это было все-таки редкостью. И судьба Антонины Палыпиной, повторившей путь своей землячки Надежды Дуровой, - под мужским именем, в мужской одежде 17-летняя крестьянская девушка служила сначала в кавалерии, затем в пехоте, закончила войну в чине унтер-офицера, кавалером двух Георгиевских крестов и медалей, - яркое тому подтверждение: чтобы попасть на фронт, ей пришлось выдавать себя за мужчину. В Гражданскую войну такая "маскировка" была уже не нужна (АТ. Палыпина воевала у Буденого, работала в ВЧК), - в этой братоубийственной схватке все прежние нормы поведения потеряли свое значение, были отброшены и забыты{447}.