ПсихоЛОХи. Вся правда о тех, кто нас лечит

Кожуха Наталья

Кто психолог?

Я психолог.

Кто психолох?

Я психолох.

И если задавить поднимающуюся гордыню (мол, нет, не во всем же…), правда предъявит очевидные факты.

Мне стыдно за ряд моментов в моей психологической практике и в жизни.

Знаете, к психологам применяют двойные стандарты: если ты психолог, должен быть чуть совершеннее остальных людей. Вести себя вежливей, проявлять доброту и участие. И главное, быть умнее и мудрее. А еще всегда помогать. Даже, если жизненную ситуацию

тебе рассказали на ходу: в очереди в поликлинике, на скамейке во дворе, в магазине.

Меня эта повышенная требовательность к психологам возмущала и злила.

А сейчас я думаю, что в этом что-то есть.

Ведь, работая с израненными людьми, действительно, надо быть и сильнее, и умнее, и опытнее, и мудрее среднего человека. Иначе не потянешь этот груз: выдерживать море чужой боли, скорби, горя, отчаяния, продолжать оставаться в контакте, даже, если все это клиент пытается разместить в тебе и т.д. А еще спокойно переносить враждебность со стороны клиента и обесценивание тебя, твоего труда и совместной работы.

Если таких качеств у специалиста нет, или они слабо выражены, а сам он на личную психотерапию не ходит, клиенту приходится иметь дело с психолохом и напрасно тратить время и деньги. В лучшем случае.

В худшем с таким недоспециалистом клиент может получить ретравматизацию. Вместо реальной помощи откатиться в еще большую боль и недоверие миру. Сорваться во внезапную авантюру типа увольнения и переезда или разрушить брак.

К психологу идут как к гуру. Если вместо гуру встретят

дуру

неумного, пиши пропало.

Кроме того, коллегам такого психолога в коллективе очень непросто. Странный он: иногда конфликтный, иногда застенчивый, иногда лживый, иногда с непомерными амбициями и склонный к интригам. Иногда антилидерствует (борется с начальником). Отягощенный психологическими знаниями, горе-психолог может неплохо манипулировать людьми, применяя навыки для достижения бессознательных или осознаваемых личных целей.

Психолоху трудно с собой. С другими. Окружающим с ним еще трудней.

Ведь многие психологи имеют отягощенный анамнез, из-за которого и пошли в профессию: глубокие детские травмы, которые привели к заострению некоторых черт характера и невротичности, а иногда, к более глубоким расстройствам.

Так было и со мной. Мое детство было непростым. Как травмированный человек, которому не смогли помочь многие психотерапевты, я как работник, как специалист и как клиент, часто была неэффективна.

Была ли я в роли психолога или на месте клиента, проклятые травмы не давали свободно дышать, быть спокойным и полноценным человеком. Конечно, за свою практику и работу я много ошибалась, иногда вела себя странно, с точки зрения окружающих, и меня с полным правом можно причислить к психолохам. Увы и ах.

Глава 3. Про гипноз

Много советов дается отовсюду, но если думать о пользе, то нет ничего лучше собственного

мнения, если, конечно, совесть чиста.

Эвергетинос (Благолюбие. Том 1-4)

На заре моей профессиональной практики, точнее, когда я только поступила в университет и училась на первом курсе, ко мне обратилась соседка – школьница с необычной просьбой.

Девочке не давалось изучение иностранного языка. Зная, что я учусь на психолога, она попросила меня… ее загипнотизировать и освоить язык под гипнозом.

Или это я предложила ей помощь в качестве гипнотизера, теперь уже не припомню. Много времени прошло. Но перспектива психологического эксперимента вдохновляла.

И мы с энтузиазмом взялись за дело.

Соседка (назовем ее Таня) оказалась на редкость гипнабельной и легко вошла в транс.

Через 5-7 минут проговаривания гипнотических фраз Таня глубоко заснула. При этом она осталась со мной «на связи», прекрасно слышала все внушения и отвечала на вопросы.

Я была ошеломлена.

Мой первый опыт ввода в глубокий гипноз другого человека дался неожиданно легко и быстро. Радовалась недолго: передо мной была рабочая задача.

Вооружившись учебником немецкого языка, знания которого были ограничены немецкими фразами из фильмов о Великой Отечественной войне, приступила к делу.

– Таня, как ты себя чувствуешь? – спросила соседку.

– Хорошо, – медленно и глуховато произнесла девочка.

– Ты сейчас в Германии, в Берлине. Едешь в автобусе. Тебе нужно передать кондуктору деньги за проезд. Обратись, пожалуйста, к стоящему рядом мужчине с просьбой передать деньги – немецкие марки. Говори по-немецки.

Сеанс прошел как по маслу. Под гипнозом Таня неплохо изъяснялась на немецком языке, возможно, освободившись от каких-то психологических блоков.

Я с грехом пополам коряво ей подыгрывала, пытаясь произносить уместные по сюжету немецкие фразы, которые вычитала в учебнике.

Кроме того, по ходу действия щедро внушала девочке, что с каждым днем ее знание немецкого усиливается и растет.

В конце занятия, как нас учили, для проверки степени погружения в гипнотическое состояние я дала соседке простое постгипнотическое внушение: «Через пять минут после пробуждения ты включишь телевизор».

Так же легко, как ввела в сон, я вывела Таню в состояние бодрствования.

Мы поболтали: как все прошло, самочувствие и т.д.

Соседка чувствовала себя хорошо, нам было весело.

Я с замиранием сердца ждала, включит ли девочка телевизор.

Не прошло и десяти минут, как Таня, смущаясь, заявила, что ей очень хочется посмотреть телевизор. Видно было, что это сильное желание ее саму удивляет, Таня чувствовала неловкость.

Но резво рванула к телевизору, включила его (тогда не было пультов управления, надо было нажать кнопку на самом телевизионном ящике) и прямо выдохнула от облегчения. Даже заулыбалась.