Психомех

Ламли Брайан

На мгновение он напряженно застыл, но затем медленно втянул воздух и расслабился, обнимая и прижимая ее к себе. Успокаивая, он похлопал ее по спине.

— Все в порядке, все в порядке, — произнес он охрипшим шепотом. — Это я виноват. Нервы. Старею. Теперь все будет в порядке. Я уже взял себя в руки. Черт, какое тяжелое время для нас с тобой. Я думал, что я сильнее.

— О, Гарет, Гарет...

— Послушай, приготовь нам чего-нибудь перекусить. Я пойду и посмотрю. Прости мою истерику. Проклятье, у нас совсем нет времени для этого, не сейчас. И в любом случае, если он еще жив, у меня остался один последний ход.

Он почувствовал, что его руки начинают дрожать, но постарался

сдержаться и отпустил Терри.

— Договорились, — кивнула она. Ей удалось улыбнуться сквозь слезы. — Договорились.

Он взял ключи и пошел наверх в машинную комнату. Он отпер дверь, вошел и...

Гаррисон был не мертв. Даже напротив.

Он улыбался во сне. Его вес вернулся почти в норму; нормальными были также его биофункции. Психомех жужжал и мурлыкал, как и прежде, ручки управления стимуляцией страха были все так же закреплены в крайнем включенном положении.

— Я не верю, я не верю! — сквозь сжатые зубы хрипло простонал Вятт.

Он взял себя в руки, наполнил шприц для подкожных инъекций большой дозой лекарства и сделал Гаррисону укол в руку, затем подошел к встроенному шкафу и достал запечатанный пакет с сахарными кубиками. Но это были особенные кубики. Он часто принимал по одному сам — но только один за раз — или давал один своей подруге в тех случаях, когда ему хотелось чего-нибудь совершенно отличного, какого-нибудь сладкого ночного путешествия, но теперь они предназначались для Гаррисона. Он растворил три кубика в малом количестве воды, затем чайной ложечкой капля за каплей влил всю ядовитую жидкость в рот слепому человеку. И когда все содержимое прошло, только тогда он покинул комнату и крепко запер дверь на замок.

— Посмотрим, как ты выберешься из этого, ублюдок! — сказал он, нетвердой походкой возвращаясь в спальню.

* * *

Полдень...

...Но в подсознательном, мире Гаррисона была ночь, такая, какой он раньше никогда не видел: время и пространство, их обитатели стали совершенно искаженными и чужими. В самом деле, когда темнота накрыла землю, ему стало казаться, что он бессчетными часами брел через чудесную страну погруженных во мрак чудес, через гроты сумеречных тайн и покрытой плащом тени красоты.

Звери, большие, как дома, со светящимися фиолетовыми глазами парили на легких с прожилками крыльях, в странных воздушных образованиях, в усыпанном звездами небе, притягиваемые туда, где высоко над холмами утренняя заря плясала в пламени такой яркости, которое могло бы затмить все земные цвета и самоцветы. Серебряные облака были выгравированы постоянно меняющимся узором электрических вспышек и проносились над головой в кружащемся экстазе, Мертвенно-бледные маки расцветали в свете луны с малиновыми кратерами, распространяя опиумный запах, заставляя головы закружиться, а чувства пошатнуться. Моли, большие, как летучие мыши, сбились в любопытное облако над человеком и Машиной, словно недоумевая над этим вторжением пришельцев извне.

Да, извне, потому что эти создания были обитателями внутреннего мира Гаррисона; этот мир, сейчас покоробленный Вяттом, был внутренним миром Гаррисона. И вместе с чудесами, вызванными действием наркотика и механически увеличенным жаром, пришли ужасы. Ручки управления стимуляцией страха были все еще закреплены в крайнем включенном положении...

Гаррисон не совсем забыл, что нуждается в убежище.

И оно пришло в форме безбрежного блестящего розового леса, который был чем-то вроде гигантского доисторического кораллового рифа, образовавшегося высоким и сухим пятьдесят миллионов лет назад. Окаменевший и сохранившийся за все эти столетия нетронутым в своем запутанном

величии он был похож на лабиринт. “Деревья” огромного окаменелого леса были колоннообразные, и некоторые росли группами, их ветви раскидывались над головой, образуя розово-белый коралловый потолок, сплетенный так тесно, тесно, что даже клочка ночного неба не было видно сквозь нею. Стены залов, коридоров и пещер представляли собой паутину полупрозрачных коралловых панелей, густо испещренных прожилками, хитроумно переплетавшимися в живой узор почти перламутрового блеска; даже во внешних залах этого доисторического дворца Гаррисон мог хорошо представить себя в многочисленно разделенном завитке какой-то невероятно причудливой раковины.

Не желая слишком углубляться в лабиринт, сопротивляясь этому побуждению, он вдруг почувствовал желание исследовать мириады улиц и площадей этого чуда полностью. Гаррисон поставил Машину в достаточно большой пещерке. Сейчас клаустрофобия отошла в прошлое, стихийный страх, который никогда не побеспокоит его снова.

Устраиваясь на песчаном полу и натягивая капюшон армейской куртки на голову, Гаррисон рассматривал органические, с прожилками, узоры на стенах. Его тело казалось отчаянно уставшим, в то время как сознание, напротив, было воодушевлено взрывами ярких впечатлений и полетом парящей фантазии. Что-то было у него в крови — какой-то чертенок искажения в его мозгу, — что-то, вызывающее калейдоскоп лихорадочных образов, которые просто не давали ему уснуть. Даже узоры на розово-светящихся стенах, когда он глядел на них, принимали живые формы, один из них...

Был котенком! Котенком со сломанной шеей...

Много лет назад, в другом мире, был такой же котенок. Гаррисон вспомнил его сейчас. Котенок был его любимцем, и когда Гаррисон сильно провинился, вернее, потому что он сильно провинился, — котенка убили. И его сломанная шея, его смерть были виной Гаррисона. Его виной.

Да, он помнил потерю... Тигра! Тигра, маленького Тигра.

И котенок на розоватой стене был точно таким, как его Тигр, и шея у него была изогнута под прямым углом, а розовый язык болтался, как тогда у мертвого Тигра.

Гаррисон сел, мурашки побежали у него по спине. Он ощущал, что что-то грядет, но ничего не мог поделать.

Фигурка котенка на стене вдруг начала увеличиваться, стала трехмерной, разрастаясь во всех направлениях и принимая форму.., тигра!

Тигр, переживающий агонию от сломанной, свернутой шеи, но больше не мертвый. Тигр-зомби, и Гаррисон был виноват в страдании этого существа.

Его преступление. Его вина. Его наказание!

Животное выпрыгнуло из стены и налетело на Гаррисона, желтые глаза сверкали, огромные челюсти щелкали. Гаррисон откатился, используя инерцию движения зверя, чтобы протолкнуться через вход в маленькую пещерку и спрятаться за Психомехом. Тигр, царапая когтями, приземлился на все четыре лапы, его голова неуклюже болталась. Он повернулся мордой к Гаррисону. И теперь в розоватом сиянии стен Гаррисон насчитал еще дюжину таких зверей или, по крайней мере, дюжину пар диких глаз. И все они была полны боли, ненависти и мести. Они, как один, крадучись, подбирались к нему.

Загнанный в ловушку, Гаррисон отчаянно искал выход. Телепортация? Нет, потому что если у нею и найдутся силы телепортироваться, то он попадет всею лишь в другое место внутри этою коралловою лабиринта, и он знал, что огромные кошки будут ждать ею там. Левитация? Не может быть и речи, потому что потолок пещеры над головой был сплошной твердой массой, без единого просвета. Но...

Тигры прыгнули на него. Они прыгнули, как один, их головы ужасно болтались, смертоносные лапы выпустили когти.