Психопат (сборник)

Бруно Энтони

Пфиттт!

Ладонь разжалась.

— Аминь.

— А-минь.

Негр скалился, как шимпанзе.

— Гнусный ублюдок, — пробормотал Сол, глядя на тело Джерри. — Я дал ему в долг двадцать тысяч на свадьбу дочери, а он хотел убить меня.

— Нет, Сол... нет. — Мистретта дышал со свистом. — Ты делаешь поспешные выводы.

— Нехорошо. Очень нехорошо.

Белки глаз маленького тощего парня сверкнули в тусклом свете, когда он взглянул на Джерри, раскачиваясь взад-вперед и беспрестанно крестясь.

Когда Мистретта

снова поднял взгляд, Сол смотрел на него с улыбкой. Потом нагнулся и прошептал в лицо:

— Не говори, что я ничего не дал тебе, старый осел.

Мистретта сузил глаза и взглянул на него в упор:

— Смотри, Иммордино, ты станешь жалеть об этом всю жизнь. Я буду являться тебе. Клянусь Богом.

Последнее, что ощутил Мистретта, — прикосновение горячего дула ко лбу.

— Во имя Отца...

— НЕТ!

Пфиттт!

Глава 2

— Тоцци, поверь, это не Бог весть что. — Особый агент ФБР Катберд Гиббонс отхлебнул из пивной бутылки. Он сидел боком к стойке, облокотясь на нее. Наступил вечер пятницы, и бар «Гилхули» наполнялся веселой публикой. — Не конец света. Ну, исполнится тебе сорок. Что из того?

Особый агент Тоцци поглядел на Гиббонса, потом на свою нетронутую бутылку пива. И наконец поднес ее к губам. Слушать эту чушь ему не хотелось.

— Можешь мне поверить, Тоц. Сорок лет — это ерунда.

Тоцци не отводил взгляда от зеленой бутылки в своей руке.

— Тебе-тооткуда знать? Ты небось и не помнишь.

— То есть как? Сорок мне стукнуло не так уж давно.

Голос Гиббонса зазвучал жестко. Он всегда раздражался, когда речь заходила о еговозрасте.

Тоцци усмехнулся напарнику и покачал головой. Потом в зеркале за стойкой стал разглядывать публику. Бар «Гилхули» — любимое место утоления жажды у муниципальных служащих, ибо расположен в двух кварталах от муниципалитета. Но в тот вечер туда еще набилась стая не особо преуспевающих адвокатов и даже несколько банковских служащих, нежно поглядывающих на секретарш и женщин-администраторов. Банковские служащие одеты были получше, чем адвокаты, и выглядели посвежей, правда ненамного.

Внимание Тоцци привлек столик секретарш у стены. Они смеялись и кудахтали, хватаясь за запотевшие стаканы виски с лимонным соком, им было весело. Две-три девицы были весьма миловидны. Они стали душой компании и, явно томясь по мужской ласке, разглядывали мужчин, казавшихся им холостыми. На холостяка Тоцци девицы не обращали внимания. Они высматривали хорошо одетых типов, не достигших тридцати. Их не интересовал сорокалетний оперативник ФБР из Манхэттенского отдела по борьбе с организованной преступностью.

Оторвавшись от секретарш, Тоцци поглядел в зеркало на себя, сидящего рядом с Гиббонсом. Не урод, но уж вряд ли кто из женщин на него особо польстится. Его темные, глубоко посаженные глаза смотрели устало, даже когда он хорошо высыпался. Двойного подбородка, как у Гиббонса, нет — пока, но лицо выглядит

более мясистым, чем хотелось бы. Волосы на темени поредели, хотя и не так, как у большинства сверстников. Беспокоила седина. Седые волосы заметны уже за десять шагов.

Конечно, таким, как Гиббонс, он станет еще не скоро. Тот ужевыглядит пожилым. Не старым, но стоящим на пороге старости. Волосы его начали выпадать задолго до того, как Тоцци познакомился с ним. Оставалось несколько тонких седых прядей, которые он зачесывает назад. Двойной подбородок бросается в глаза. А нос, горчащий, словно большой стручок жгучего перца, а маленькие, неприветливые глаза, почти бсзгубый рот? И в довершение всего несносный характер.

Пристально вглядываясь в их лица, Тоцци содрогнулся. Через пятнадцать-шестнадцать лет он станет таким же. Господи.

Но беспокоили его не увядающий облик и не седеющие волосы. Беспокоил тот факт, что половина жизни прошла, а он не совершил ничего такого, чем стоило бы гордиться. Конечно, ловить преступников и держать банды в страхе — это кое-что, но этого мало. Он не создал ничего долговечного. Не построил дома, не написал замечательной песни. У него даже детей нет.

В двадцать — тридцать лет холостяцкая жизнь катилась беззаботно, он постоянно менял женщин, но мысль об одиночестве в сорок оказалась печальной и трогательной. Для юных девиц он уже слишком стар, для женщин своего возраста не дозрел.

Тоцци отпил еще глоток пива и поднял взгляд к телевизору над стойкой. По девятому каналу шли местные новости. Негр в очках вел репортаж об автоинспекторе, обстрелянном в прошлом месяце при исполнении служебных обязанностей. Бедняга с рукой на перевязи сидел в кресле-каталке, жена, возя его по тесной, многолюдной квартире, натыкалась то на стены, то на мебель.

Тоцци покачал головой и вздохнул. Миловидные секретарши уже опьянели.

К черту. Пора уходить отсюда.

Гиббонс повернулся к стойке и положил на нее локти.

— Чего грустишь, Той? Послушай. Не бойся ты так сорокалетия. Когда исполняется четыре десятка, настроение бывает такое, хоть в петлю лезь, но через неделю все забывается.

— Дело не в этом.

— Ну да, как же.

— Говорю тебе — нет.

— Тогда что тебя беспокоит? Экзамен на получение черного пояса? Ты в хорошей форме. И выдержишь его. Не волнуйся.

Тоцци поглядел на него в упор. Не хватало только подбадриваний.

— И не в этом тоже.

Экзамен на получение черного пояса составлял лишь часть проблемы.

— Тогда что тебя мучит, Тоц? Можешь ты мне сказать? Я провожу с тобой больше времени, чем со своей благоверной, а ты не желаешь откровенничать? Знаешь, Лоррейн давно предсказывала, что ты станешь несносным к сорока годам. Так оно и вышло.

— Откуда она могла знать, черт возьми?

— Она твоядвоюродная сестра.

— Значит, вот чем вы занимаетесь в постели перед тем, как погасить свет? Судачите обо мне?

Гиббонс удивленно поглядел на него.

— Кто судачит?