Психопат внутри меня
Шрифт:
В Америке я попала на приём к психиатру и именно тогда узнала свой диагноз: диссоциальное расстройство личности. То есть я психопатка. Там много нюансов, но суть в пренебрежении общественными законами и ограничениями, отсутствие эмпатии и сочувствия, неспособность сопереживать другим людям. Мне прописали таблетки, которые худо-бедно поддерживали меня на плаву. Антидепрессанты помогали проявлять живые человеческие эмоции и не скатиться в полную апатию, нейролептики для нормализации эмоционального фона и сглаживания острых фаз поведенческого диапазона. Так же я принимала литий, который купировал редкие, но меткие приступы гнева. Наверное, благодаря им, я не придавила ни одного самокатчика или не столкнула их с тротуара под колёса проезжающего автомобиля. Но в глубине души ничего
Продолжая изучать свой диагноз, я столкнулась с описанием поведенческих характеристик, типичных для психопатов. Так называемой триадой Макдональда – зоосадизм, пиромания и энурез. И убеждала себя, что мне это не свойственно. Зверюшек я любила больше, чем людей, у меня были и кошки, и собаки, причём некоторые даже подобраны с улицы. С моей расчетливостью к их содержанию я могла подходить с холодной головой и соблюдать все правила и требования дрессировщиков, зоопсихологов и ветеринаров. Но и легко отпускала или пристраивала, когда приходило время. Огня я панически боялась, процесс горения меня не интересовал совсем – я оценивала риски и масштабы разрушений, и это повергало меня дополнительно в некую грусть. Случаи сжигания людей, что ведьм во времена инквизиции, что аутодафе, меня шокировали. Страшная и мучительная смерть, от этого не по себе было даже мне. Ну, и энурез. На моей памяти со мной такой случилось всего один раз, потом я испытала весьма неприятное чувство стыда и с тех пор остро боялась повторения.
Кем же я была? Что меня ждёт дальше? На что я способна? Я всерьёз увлеклась жанром тру-крайм, стала восторженной поклонницей скандинавского нуара и с упоением смотрела все доступные видео с допросов реальных маньяков и психопатов. Просто чтобы понимать, на чём и как они прокололись. И где та самая точка невозврата, когда ты принимаешь решение преступить черту? Или же я всю жизнь проживу, так ни разу и не испытав ничего?
В силу своей девиации я была свободна от зависимостей: легко начинала или прекращала курить, когда мне это было нужно или интересно. Могла употреблять алкоголь, экспериментировать со вкусами или же углубиться в изучение нюансов искусства сомелье. А потом спокойно не притрагиваться к нему. Нравился ритуал употребления кофе, но пить абы что я бы никогда не стала. Азартные игры мне были не интересны, тут отсутствовал самый главный компонент – сильные эмоции: рулетка для меня была просто примером теории вероятности или же попыток казино не совсем этичными способами увеличить прибыль. А вот покер я бы попробовала – при отсутствии переживаний можно было бы блефовать без зазрения совести. Однако этот талант я проявила в другом: игре в Мафию. В Питере, где я жила, было очень много клубов, которые предлагали место, ведущих и даже компании для подобного досуга.
Тут можно было не сдерживать себя: подставлять, обманывать, врать. Наконец-то можно было быть самой собой, а потом мило улыбаться и объяснять это правилами. Я так привыкла притворяться, что даже в какой-то мере получала удовольствие. То, что у остальных игроков нарабатывалось опытом, у меня было частью натуры.
А через полгода я начала новую игру: я встретила человека, который помог выпустить наружу моих демонов.
В молодости Глеб, как звали этого героя повествования, работал в правоохранительной системе и был на стороне добра. Но эта машина выплюнула его, как ржавый винтик. Его обширные юридические знания, практический опыт работы внутри системы, высокий интеллект и озлобленность создавали чудесную взрывоопасную смесь. Которой не хватало только одной лишь искры.
Когда заходит речь о преступной паре, совершившей бесчеловечные злодейства, возникает вполне резонный вопрос: а стали бы они убивать, если бы не встретились? Не знаю, может быть, рано или поздно. Но всё сложилось так, как сложилось.
Месяц с Глебом мы притирались друг к другу. Он пытался меня ломать и играть по обычной схеме, свойственной нарциссическому расстройству личности. Начал с восхищения и идеализации, потом окружил душным
– Я вывел идеально определение любви. Всего четыре слова, но они способны объяснить любые чувство: и любовь к партнеру, и к ребёнку, и даже к животному!
Серьёзно, дядя? Над этим определением бились величайшие умы человечества на протяжении всей истории. И до сих пор бьются. А ты взял и вывел! Корона не жмёт?
Его чувство собственной значимости и уникальности было чрезмерным, даже гипертрофированным. Он всё всегда знал лучше всех. И маньяка, которого ловил, он бы лучше расколол, но у него отняли дело и передали неопытному следователю, ещё и женщине! Если бы он продолжил этим заниматься, то эпизодов в деле было бы больше. Сейчас я ни в чём уже не уверена. Если внимательно слушать Глеба и следить за нитью повествования, то можно было найти небольшие несостыковки. А у меня очень хорошая память. Вот он рассказывает, как открывал рестораны, какие они были новаторские и стильные. В следующем витке повествования появилась женщина-партнёр. И модный, необоснованно дорогой дизайн был её рук делом. Но всё закончилось крахом и огромными долгами. Сейчас он работает юристом в банке, и если бы не он, там бы уже всё давно развалилось. Ну, допустим.
Я послушно изображала жертву, выдавала нужные ему эмоции. Но тут Глеб был молодец, сам вёл в этом танце. Мне оставалось лишь ухватить конец ниточки, и раскрутить ситуацию до абсурда, за которым следовали феерические скандалы, сцены ревности, показательные выступления проявлений страсти. Самое счастливое время наших отношений – когда он на два дня пропал со словами: "Мне надо побыть одному, извини, объясню потом". Видимо, это был какой-то этап дрессировки, и я должна была провести время в разлуке с мучительными думами: что я сделала не так, в чём провинилась, что же случилось. А я не думала, а просто отдыхала и наслаждалась тишиной. Уж очень много стало этого мужчины в моей жизни.
Чтобы укрепиться в своих позициям, он очень скоро предложил мне руку и сердце. Очень типично для нарцисса. И ожидаемо для меня.
Моя маска упала после того, как мы вышли из дверей ЗАГСа. Он, как обычно протянул свою руку к моей. В этот раз я её одёрнула.
– Девочка моя любимая, что-то не так?
– Не смей ко мне больше прикасаться!
На лице Глеба было недоумение. Он перебирал в мыслях, где прокололся и почему сменился паттерн моего поведения. В его картине мира сейчас я должна была купаться в любви и неге, а к вечеру уже получиться встряску от случайной неверно произнесенной фразы и умолять о прощении.
– Я поехала домой. И ты поехал домой, к себе. Когда ты будешь мне нужен, я позвоню. Всё, счастливо!
Я села в машину, которую мне запрещали водить по причине моей мнимой неопытности. Когда я научусь и буду достойна доверия, Глеб не уточнял. Но когда в редких случаях я была за рулём, в мой адрес всегда неслись оскорбления и крики. Да, я изображала неуверенность вначале, чтобы он с высоты своего ЧСВ давал мне советы и уроки. Но теперь мне это было не нужно. Я захлопнула дверь, заблокировала замки и резко газанула прочь с парковки, изобразив полицейский разворот. Выражение лица Глеба в тот момент было бесценно.
Почему он не мог со мной просто развестись? Ну, он очень многим сообщил об этом радостном изменении своего социального статуса, и не мог признать, что потерпел неудачу. В его картине мира каждый человек должен был ему непременно завидовать, ведь мы такая прекрасная пара, я так его люблю и уважаю. И для него эта неудача и срывание маски перед окружающими была бы полным крахом.
Когда Глеб немного остыл и с горечью осознал, что передо мной не нужно было разыгрывать психологические драмы, я посвятила его в свои дальнейшие планы. Мы смогли подобрать устраивающий нас обоих стиль общения и создавать правила новой захватывающей игры.