Психотерапевт
Шрифт:
Она кивнула и повторила ту же историю, которую рассказывала, когда я сидела, привязанная к креслу.
— Он почти всегда находился в спальнях в дальней части дома, и по ночам мы слышали, как он там бродит. Казалось, он вообще никогда не спит. Но часто он будил нас в шесть утра и запирал в комнате на первом этаже, а выпускал только в обед — так мы поняли, что вот в это-то время он и спит. — Она замолчала, словно собираясь с мыслями: — Меня он из дома не выпускал совсем, а Эдварду разрешал выносить мусор и иногда работать в саду, чтобы ни у кого не возникло подозрений. Он обхватывал мою шею руками, сжимал, пока я не начинала задыхаться, и говорил Эдварду, что задушит меня, если тот вздумает рассказать кому-нибудь о том, что происходит. Нам
Ее руки опустились на розовое лоскутное одеяло, лежавшее на коленях, и принялись теребить ткань.
— В тот день, когда вы пришли и стали спрашивать про Нину, он все слышал. Я пыталась вас предупредить, пыталась сказать, чтобы вы ему не доверяли, но не могла назвать имени, потому что знала, что он наверняка представился вам не Джоном. Я знала, что он приходил к вам на вечеринку, увидел приглашение в соседском чате. И после того, что он сделал с бедняжкой Ниной, я очень за вас боялась.
По ее щекам покатились слезы, и она поспешно вынула из рукава салфетку.
— Мне показалось, вы сказали, чтобы я никому не доверяла, — проговорила я.
Она промокнула салфеткой глаза.
— Нет, я сказала «Не доверяйте ему». Но он понял, что я вам что-то шепнула, и ужасно разозлился. Я клялась, что ничего вам не говорила, но потом он узнал, что я все-таки что-то сказала, и ударил меня.
— Это он от меня узнал, — сказала я, потрясенная тем, что стала причиной такой жестокости. — Я сказала ему, что вы посоветовали мне никому не доверять. Но, Лорна, по-прежнему есть кое-что, чего я никак не могу понять. Когда я сказала вам и Эдварду, что к нам на вечеринку явился какой-то неизвестный человек, зачем вы сказали, что это вы впустили его в «Круг»? Не лучше ли было отрицать свое знакомство с ним?
— Я так и собиралась сделать, но потом вы сказали, что Лео собирается в полицию, и я запаниковала. Джон стоял рядом и слушал, и я испугалась: если явятся полицейские и начнут всех расспрашивать, он убьет нас за то, что мы его выдали.
Оставалась еще одна загадка, которая не давала мне покоя, но я не была уверена, что Лорна сможет мне ответить.
— Не понимаю, с чего он решил притворяться частным сыщиком, расследующим преступление, которое сам и совершил. По-моему, это ужасно рискованная затея.
— Думаю, ему казалось, что это единственный способ вас зацепить: рассказать вам, что он расследует судебную ошибку, и попросить вас о помощи. Он понятия не имел, что в один прекрасный день вы докопаетесь до истины. Поэтому и решил рискнуть.
— Ну а если бы я всем про него рассказала?
— Видимо, он понимал, что вы этого не сделаете, — сказала она, и я почувствовала, что краснею: ведь он действительно прочитал меня, будто книгу. — И даже если бы вы рассказали, это бы все равно ничего не изменило. Частный сыщик просто исчез бы бесследно. А он нашел бы другой способ добраться до вас, — добавила она.
И я задумалась о том, как он добрался до Нины — возможно, подсунул под дверь карточку, рекламирующую услуги психотерапевта, работающего с психотерапевтами.
— Для него это была игра — манипулировать людьми, заставляя принимать его за того, кем он на самом деле не был. Например, перед нашими соседями в Борнмуте он притворился идеальным сыном, а то, что долгие годы не навещал нас, объяснил тем, что каждый отпуск использовал, чтобы помогать военным сиротам. Он умел очаровывать, и все ему верили. Даже мы с Эдвардом первое время принимали на веру все, что он говорил. — Она помолчала. — Возможно, несмотря на страх перед ним, нам очень не хотелось признавать, что в нашем сыне не осталось ничего хорошего. Но мы не представляли себе, что он способен творить настоящее зло, — пока он не рассказал нам, что убил Нину. Я ненавижу себя за то, что лгала ради него и сказала полиции, будто слышала, как Нина и Оливер ругаются, и будто бы Нина сама призналась мне, что у нее есть любовник. Он грозился
Я взяла ее руки в свои, чтобы хоть немного утешить.
— Вы спасли мне жизнь, — напомнила я ей. — Вот что вы сделали. Вы спасли мне жизнь. — Я нагнулась и поцеловала ее. — Спасибо вам.
Похоже, этого было недостаточно. Но что можно сказать матери, которая убила родного сына? Которая раз и навсегда перерезала связывающую их пуповину ради того, чтобы спасти жизнь чужому человеку?
Лорна вдруг оживилась и даже выпрямилась.
— Раз я спасла вам жизнь, не могли бы и вы сделать кое-что для меня? — спросила она. — Для меня и для Эдварда, потому что он бы тоже этого хотел.
— Конечно, — ответила я. — Что угодно.
— Живите, — сказала она и, когда я посмотрела на нее с недоумением, объяснила: — Живите ту жизнь, которая вам дана. Последние двадцать лет вы жили прошлым. А теперь впереди у вас целая жизнь. Не позволяйте чувству вины поглотить вас без остатка. Людям свойственно ошибаться.
Да, но ошибки некоторых гораздо страшнее. Я могу придумывать себе сколько угодно оправданий. Несмотря на психотерапию, я так и не смогла оправиться после того, как убила родителей и сестру. Я умоляла дать мне тюремный срок, но суд этого не сделал, лишив меня возможности отбыть наказание, которого я так жаждала. С тех пор я стала наказывать себя сама. В Харлстоне все знали мою историю и объединились, чтобы не позволить мне погрузиться в бездну отчаяния. Уехав оттуда, я осталась без «группы поддержки». Зато теперь у меня был Лео, единственный человек, которому я верила и считала, что между нами не должно быть никаких секретов. Он знал все, включая то, как я терзалась из-за того, что так и не понесла наказания. А я, обнаружив, что он отсидел срок в тюрьме, не смогла его простить — не из-за того, что у него обнаружилось преступное прошлое, а потому, что я ему… позавидовала. Позавидовала, что ему дали возможность расплатиться за то, что он сделал, а потом жить дальше, в то время как сама я застряла в прошлом. Потрясенная тем, что он не рассказал мне о Нине, я совсем растерялась — и доверилась единственному человеку, который показался мне надежным как скала. Произошло это после того, когда подозрительность, вызванная предупреждением Лорны, омрачила дружбу со всеми, кто меня окружал. Однако единственное, в чем я по-настоящему могу обвинить Томаса Грейнджера, это страх, который он внушил мне своими ночными посещениями. Во всем остальном я невольно подыгрывала ему сама, как плохой игрок в карты.
Мы с Евой болтаем еще немного. Все почти как раньше, но не совсем. И это нормально, я знаю, что как раньше уже никогда не будет — ведь всей правды я ей так и не рассказала. То же самое с Лео: я по-прежнему с ним иногда вижусь, мы по-прежнему друзья, и он дал мне понять, что хотел бы ко мне вернуться. Но как я могу это допустить, ведь у меня есть от него тайны, а я сама когда-то не смогла его простить, потому что у него были тайны от меня.
Иногда мне кажется, он знает о том, что произошло, гораздо больше, чем я ему рассказала. В прошлый раз, когда он был здесь, он взял меня за руки и притянул к себе.
— Я бы никогда не стал тебя осуждать, — мягко произнес он. — Я бы не смог — после того, что сам скрывал от тебя.
Мы с Евой еще раз обнимаемся на прощанье, и она уходит, пообещав позвонить, когда малыш родится.
— Тамсин очень хотела с тобой повидаться, — говорит она, и мне так жаль, что я не могу рассказать ей, в каком огромном долгу я перед Тамсин, ведь если бы она не сообщила мне о том, что у Оливера не было сестры, меня бы, скорее всего, уже не было в живых. Я уверена, что Томас планировал убить меня в тот день, чтобы не дать уехать из «Круга». Он бы под каким-нибудь предлогом повел меня наверх, и меня постигла бы та же участь, что и Нину, Марион и Джастин.