Псионик

Барчук Павел

— Борис… — Окликнул вдруг меня Романовский, когда я уже взялся за ручку двери.

Я так же медленно оглянулся. Ощущал себя сейчас полным до краев стаканом. Любое резкое движение могло расплескать содержимое — ненависть. Ее было столько много во мне, что приходилось из последних сил держать правильное выражение лица.

— Знаешь… Жизнь удивительная штука… Сегодня — ты обычный парень из заводского района, а завтра — первое лицо государства.

Романовский замолчал, глядя на меня все с той же улыбкой. Я тоже смотрел ему в глаза. Без улыбки. Потому

что ни черта не понял. Зачем он говорит мне это?

— Ну, иди, Боря, иди… — Полковник кивнул в сторону двери. — Пусть приглашают следующего.

Я молча развернулся, открыл створку и вышел в коридор.

Любовь — слепа и тупит по-страшному

— Боря! Я — все! Все! Освободилась!

Настя сбежала по широким, мраморным ступеням школы и теперь летела ко мне, раскинув руки. Выглядела она по-настоящему счастливой. Рюкзак лупил ее по спине, потому что снять его девчонка не додумалась, но Настя не обращала на это никакого внимания.

Я сидел на корточках во дворе, ожидая, когда она появится после проверки. Ее пригласили в кабинет сразу же за мной. Мы даже не успели парой слов перекинуться. Единственное, увидев мою напряжённую физиономию в целости и сохранности, Настя громко вздохнула, словно собиралась заплакать. Но тут же директриса запихнула ее в комнату, где сидели особисты.

Я, ни с кем не разговаривая, сразу отправился во двор школы. Да и особо никто к беседам не рвался. Скажем честно. Зато Гадюка с откровенным сожалением проводила меня взглядом до самых дверей спортзала. Вот она точно была бы счастлива, если бы я сдох от стресса в чёртовом кабинете.

Решил, далеко не уходить, чтоб подруга сразу могла меня разыскать, поэтому сел на корточки прямо рядом с пирожками, ведущими в здание школы. Рюкзак положил на землю. Идти в класс не хотелось. Там придется снова смотреть на эти высокомерные рожи.

На улице, даже несмотря на отвратительную погоду, всяко лучше. Отличная возможность подышать полной грудью. А то после непродолжительного времени, проведённого в обществе господина Романовского, у меня появилось ощущение, что я задыхаюсь. И от ненависти, переполнившей мое сознание в его присутствии, и от страха, вдруг это — последний день, когда я вообще могу что-то чувствовать.

Заметив Настю, вскочил и приготовился ловить ее. Она с разбегу запрыгнула мне на шею, мотыляя ногами.

— Я так рада! Так рада! Не за себя, ты же знаешь…– Подруга отстранилась, не разжимая рук, — Знаешь ведь, да? Борька!

— Знаю, знаю… Давай-ка свалим с обозрения. — Я взял девчонку за талию, поставил ее на землю.

Потом схватил за руку и потащил в сторону от центрального входа, за угол. Чтоб нас никто не мог увидеть из окна. Мало ли…

С момента, как я вышел из кабинета, где остался странный господин Романовский со своими непонятными разговорами, меня не покидало ощущение присутсвия чужого взгляда. Реально. Будто кто-то постоянно пялится в спину. А я за эти годы привык доверять интуиции. Вот она сейчас мне говорила, внешне все

хорошо, но на самом деле, что-то не так. Что-то сильно не так…

В связи с внеплановой проверкой, оставшиеся уроки отменили. Правда, их там и было-то всего два. Наверное, администрация решила, детишки пережили и без того сильный стресс. Пусть отдохнут, прежде чем отправятся домой. Может, меньше воя будет от их раздражённых родителей.

А вой поднимется непременно. Правда, не сейчас. После отъезда особистов. Среди богачей нет придурков, которые осмелились бы демонстрировать недовольство полковнику Романовскому. Он во-первых, клал на их претензии неприличный орган, а во-вторых, никто в здравом уме не захочет проблем с Особым отделом. В данном случае даже деньги не станут гарантией неприкосновенности.

Полковник сказал правду. Корпорации, которые являются основной двигающей силой нашего общества, ненавидят Ликвидатора до одури.

Тоже интересный момент… Почему? Он ведь, вроде как, о безопасности государства беспокоится. Но тем не менее, это — факт. При каждой возможности Корпорации набрасываются на него, словно дворовые псы. Именно они постоянно литрами льют дерьмо в адрес Романовского со страниц всех изданий и с экранов телевизоров. Строят различные схемы, мутят заговоры. Но сделать с ним ничего не могут. Даже Корпорации не могут. Куда уж остальным.

— Как прошло? — Я плюхнулся на скамейку, стоявшую в начале спортивной площадки. Похлопал рядом с собой ладонью, предлагая Насте присесть рядом, но она отрицательно качнула головой.

Вот, что значит, элитная школа. Здесь даже возле спортивной площадки имеются красивые скамейки на тяжёлых львиных лапах. Будто их из какого-то парка забрали и приперли детишкам для удобства. Сама площадка, что и явилось причиной, по которой я выбрал именно это место, находилась с торца здания. Окна сюда не выходят.

— Да быстро все. Не успела даже осознать.– Настя пожала плечами. — Я сначала, конечно, боялась. Сильно. Прежде таких серьёзных люлей не встречала. Но потом ты вышел, позвали меня, и стало все нормально. Ведь если бы что-то этот человек заподозрил, или если бы аппарат показал наличие способностей, вряд ли тебя бы отпустили. Да?

— Да…

Я потер лоб, соображая, так ли все хорошо, как кажется. Вернее, соображая, почему меня не покидает ощущение, будто все, как раз, вообще не хорошо.

По идее — итог проверки просто отличный. Я всех обманул. Снова. Секрет остался секретом. Но чертов полковник не выходил у меня из головы. Странно он себя вел. На самом деле, странно. Будто в игру играл.

— Слушай, мне вообще показалось, этот Романовский знает все о моей жизни. Только прочел фамилию, сразу почти и отпустил. Сказал, я молодец. Школа должна ценить таких учеников. И все. Даже тот, который с аппаратом сидел, ничего не говорил. Ни слова не произнёс.

— Думаю, это из-за твоих успехов. Ни один псионик, зная, что его утилизируют, если раскроют, не стал бы столь сильно привлекать внимание. Понимаешь? Поэтому, они не стали…