Псионик
Шрифт:
— Семен, ну что я могу поделать? Нам нельзя терять такого перспективного псионика!
— Не надо было доводить до такого!
— По всем прогнозам, даже в случае сильнейшего нервного потрясения, у него не должно было случиться такого срыва!
— Гони в шею этих аналитиков, Паша. Пусть займутся чем-нибудь полезным, а не мальчишек калечат!
— Ты про что?
— Про то, что температура его тела постоянно ниже нормы, тридцать три с половиной градуса по шкале Цельсия, и он поглощает тепло из окружающего пространства, да и еще
— Сема, он хоть ходить и разговаривать будет?
— Будет, но с уровнем активности его пси-поля, с кошмарами, которые вы не смогли убрать пока он был в контролируемой коме, возможной озлобленностью и психической неустойчивостью… Его нужно или изолировать, или пристрелить. Я за второе, ну какие же вы сволочи… — прошептал врач.
— Так, подполковник Закуто! Приступить к извлечению пациента из Саркофага!
— Так точно, товарищ Игров, — врач набрал команду на коммуникаторе. — Но какие же вы сволочи, Паша…
В палату зашли медбратья с каталкой. Семен набрал несколько команд на компьютере Саркофага. Через минуту с тихим шипением его крышка приподнялась и ушла в сторону.
Медбратья извлекли мальчика и переложили на каталку. За время пребывания в Саркофаге после пси-срыва он изменился: черты лица заострились, стали хищными, кожа, теперь напоминавшая белый лед, плотно обтягивала тело, так что мальчишка напоминал анатомическое пособие по костям и мышцам, часть волос стали снежно-белыми. Да и общее впечатление от одного вида ребенка — статуя, ледяная статуя.
Доктор оттянул веко и посветил фонариком, проверяя реакцию зрачков. Она была стандартной, вот только радужная оболочка несильно отливала красным.
— Примерно четыре-шесть месяцев, — произнес Семен, прикрывая наготу Марка простыней, — до окончательного принятия пси-силы.
— Тогда отвезите его в палату и займитесь реабилитацией, я пришлю человека для его подготовки, не стоит терять время! Впрочем, не мне вас учить, Семен Хаимович, — сказав это, Павел круто развернулся на каблуках и покинул помещение.
— И чего стоит тогда ваша хваленая империя, раз у вас такое отношение к своим подданным и находите оправдания для использования любых методов и средств? — пробормотал себе под нос доктор.
Взмахом руки Семен Хаимович позвал за собой медбратьев с каталкой, на которой лежал Марк.
Недолгая прогулка по слабоосвещенному коридору и процессия достигает комнаты, которая станет домом мальчика на ближайшее время. Комнатушка вмешала в себя кровать на металлическом каркасе, письменный стол со стулом, креслом в углу, рядом стоял торшер и шкаф возле стены, больше ничего из мебели не было. Стены цвета чуть пожухлой травы, бежевый потолок, коричневое, почти черное, ковровое покрытие на полу и великолепный вид из окна на темные воды Финского залива. Воздух в помещении был сух и прохладен, даже и не скажешь, что находишься на острове в древнем форте, построенном
Медбратья переложили мальчика на кровать, и ушли вместе с каталкой. Врач же устроился на кресле, включил торшер и углубился в чтение чего-то на своем коммуникаторе, периодически бросая взгляды на своего пациента, ожидая его пробуждения.
— Где я? — с кровати донесся безразличный голос мальчика, солнце уже село за горизонт.
Доктор встрепенулся, слишком увлекла его книга, и подошел к ребенку. Он лежал неподвижно, глаза незряче смотрели в потолок.
— В форте Александра I.
— Чумной форт, самое место для таких как я.
— Как ты себя чувствуешь? Что ты последнее помнишь?
— Безразлично, — все таким же отсутствующим тоном сообщил Марк. — У меня ничего не осталось…
— Ты жив и должен…
Семен Хаимович не успел договорить — мальчик рывком сел на кровати, вцепился в его халат и притянул к себе, на кистях Марка начал образовываться иней.
— А кто сказал, что я хочу жить? — от тона мальчика, нет, уже мужчины, мужчины в таком юном возрасте, веяло арктической стужей. — Кому я должен?
— Успокойся! Ты же мужчина, а не тряпка! Не для чего жить?! Живи вопреки всем и вся! Мою семью убили, жену и сына с дочкой, но я живу! Может не так, как они хотели, но я живу назло тем тварям, что отняли их у меня!
— Извини, — Марк разжал руки и упал на кровать. — Я уничтожу их, сотру их род до седьмого колена, всех.
— Это не выход, месть убивает своего носителя, разрушая его день за днем.
— Это все, что у меня осталось.
Доктор покачал головой, костеря тех, кто довел этого мальчишку до такого.
— Одевайся и пошли. Твои вещи в шкафу.
Марк кивнул и, не стесняясь наготы, прошел к гардеробу. Отодвинув дверцу, он быстро осмотрел его содержимое. Его вещи еще из той жизни, где его ждал отец, и форма из кадетского корпуса. В углу сиротливо стояла гитара в чехле, к ней был прислонен меч в ножнах — подарок его друзей. Воспоминание о них ничего не всколыхнуло внутри парня. Быстро одевшись и сорвав знаки различия, Марк достал из сумки две фотографии: он с матерью и отцов в далеком детстве и вторая, отец и он, когда ему исполнилось двенадцать лет. Начавшая сбегать по щеке слезинка замерзла, и он смахнул ее подушечкой указательного пальца.
Поставив фотографии на стол, Марк развернулся к доктору и кивнул.
Семен Хаимович еще больше убедился, что у парня серьезные проблемы, стоило посмотреть на его выбор одежды — все черное. А с его цветом кожи…
— Возьми шинель и пошли.
Парень содрал с нее нашивки со знаками различия и набросил на плечи.
Они в молчании поднялись на плоскую крышу форта, явно приспособленную для пеших неторопливых прогулок: как в одиночку, так и нет.
— Я не психиатр, святой отец или какой другой целитель душ, — на втором круге негромко произнес доктор, — но ты не прав.