ПСС, т.1

Ленин Владимир Ильич

«Сущность исторического хода вещей, — продолжает г. Михайловский, — неуло­вимая вообще, не уловлена и доктриной экономического материализма, хотя она опи­рается, по-видимому, на 2 устоя: на открытие всеопределяющего значения форм произ­водства и обмена и на непререкаемость диалектического процесса».

Итак, материалисты опираются на «непререкаемость» диалектического процесса! т. е. основывают свои социологические теории на триадах Гегеля. Мы имеем перед собой то шаблонное обвинение марксизма в гегелевской диалектике, которое уже, ка­залось, достаточно истрепано буржуазными критиками Маркса. Не будучи в состоянии возразить что-нибудь по существу против доктрины, эти господа уцеплялись за способ выражения Маркса, нападали на происхождение теории, думая тем подорвать ее сущ­ность. И г. Михайловский не церемонится прибегать к подобным приемам. Поводом для него послужила одна глава в сочинении Энгельса против Дюринга . Возражая Дю­рингу, нападавшему на диалектику Маркса, Энгельс говорит, что Маркс никогда и не помышлял о том, чтобы «доказывать» что бы то ни было гегелевскими триадами, что Маркс только изучал и исследовал действительный процесс, что он единственным кри­терием теории признавал верность ее с действительностью. Если же, дескать,

при этом иногда оказывалось, что развитие какого-нибудь общественного явления подпадало под гегелевскую схему: положение — отрицание — отрицание отрицания, то ничего тут нет удивительного, потому что в природе это вообще не редкость. И Энгельс начи­нает приводить примеры из области естественно-исторической (развитие зерна) и об­щественной — вроде того, что-де сначала был первобытный коммунизм, затем — част­ная собственность и потом — капиталистическое обобществление труда; или сначала примитивный материализм,

164 В. И. ЛЕНИН

потом — идеализм и, наконец, — научный материализм и т. п. Для всякого очевидно, что центр тяжести аргументации Энгельса лежит в том, что задача материалистов — правильно и точно изобразить действительный исторический процесс, что настаивание на диалектике, подбор примеров, доказывающих верность триады, — не что иное, как остатки того гегельянства, из которого вырос научный социализм, остатки его способа выражений. В самом деле, раз заявлено категорически, что «доказывать» триадами что-нибудь — нелепо, что об этом никто и не помышлял, — какое значение могут иметь примеры «диалектических» процессов? Не ясно ли, что это — указание на происхож­дение доктрины и ничего больше. Г-н Михайловский сам чувствует это, говоря, что происхождение теории не доводится ставить ей в вину. Но чтобы видеть в рассуждени­ях Энгельса нечто большее, чем происхождение теории, надо было бы, очевидно, дока­зать, что хоть один исторический вопрос разрешен материалистами не на основании соответствующих фактов, а посредством триад. Попытался ли доказать это г. Михайловский? Ничуть не бывало. Напротив, он сам вынужден был признать, что «Маркс до такой степени наполнил пустую диалектическую схему фактическим содер­жанием, что ее можно снять с этого содержания, как крышку с чашки, ничего не изме­нив» (об исключении, которое делает тут г. Михайловский, — насчет будущего — мы еще ниже скажем). Если так, то к чему же возится г. Михайловский с таким усердием с этой ничего не изменяющей крышкой? К чему толкует, что материалисты «опираются» на непререкаемость диалектического процесса? К чему заявляет он, воюя с этой крыш­кой, что он воюет против одного из «устоев» научного социализма, тогда как это пря­мая неправда?

Само собой разумеется, что я не стану следить за тем, как разбирает г. Михайловский примеры триад, потому что, повторяю, никакого отношения ни к на­учному материализму, ни к русскому марксизму это не имеет. Но интересен вопрос: какие же все-таки были основания у г. Михайловского, чтобы так исказить отношение

ЧТО ТАКОЕ «ДРУЗЬЯ НАРОДА» 165

марксистов к диалектике? Оснований было два: во-первых, г. Михайловский слышал звон, да не понял, откуда он; во-вторых, г. Михайловский совершил (или, вернее, при­своил от Дюринга) еще одну передержку.

Ad 1) . Читая марксистскую литературу, г. Михайловский постоянно натыкался на «диалектический метод» в общественной науке, на «диалектическое мышление» опять-таки в сфере общественных вопросов (о которой только и идет речь) и т. п. В простоте душевной (хорошо еще если только в простоте) он принял, что этот метод состоит в разрешении всех социологических вопросов по законам гегелевской триады. Отнесись он к делу хоть чуточку повнимательнее, он не мог бы не убедиться в нелепости этого представления. Диалектическим методом — в противоположность метафизическому — Маркс и Энгельс называли не что иное, как научный метод в социологии, состоящий в том, что общество рассматривается как живой, находящийся в постоянном развитии организм (а не как нечто механически сцепленное и допускающее поэтому всякие про­извольные комбинации отдельных общественных элементов), для изучения которого необходим объективный анализ производственных отношений, образующих данную общественную формацию, исследование законов ее функционирования и развития. От­ношение диалектического метода к метафизическому (под каковое понятие подходит, без сомнения, и субъективный метод в социологии) мы ниже постараемся иллюстриро­вать на примере собственных рассуждений г. Михайловского. Теперь же отметим толь­ко, что всякий, прочитавший определение и описание диалектического метода у Эн­гельса ли (в полемике против Дюринга. По-русски: «Развитие социализма из утопии в науку») или у Маркса (различные примечания в «Капитале» и «Послесловие» ко 2-му изданию; «Нищета философии»)⁵⁰, — увидит, что о триадах Гегеля и речи нет, а все де­ло сводится к тому, чтобы рассматривать социальную эволюцию

— К 1-му пункту. Ред.

166 В. И. ЛЕНИН

как естественно-исторический процесс развития общественно-экономических форма­ций. В доказательство приведу, in extenso , описание диалектического метода, сделан­ное в «Вестнике Европы» за 1872 г., № 5 (заметка: «Точка зрения политико-экономической критики у К. Маркса»)⁵¹, которое Маркс цитирует в «Послесловии» ко 2-му изданию «Капитала». Маркс говорит там, что метод, который он употребил в «Ка­питале», был плохо понят. «Немецкие рецензенты кричали, понятно, о гегелевской со­фистике». И вот, чтобы яснее изложить свой метод, Маркс приводит описание его в указанной заметке. Для Маркса одно важно — говорится там: именно — найти закон тех явлений, которые он исследует, и притом особенно важен для него закон измене­ния, развития этих явлений, перехода их из одной формы в другую, из одного порядка общественных отношений в другой. Поэтому Маркс заботится об одном: показать точ­ным научным исследованием необходимость данных порядков общественных отноше­ний, констатируя со всей возможной полнотой те факты, которые служат для него ис­ходными и опорными пунктами. Для этой цели совершенно достаточно, если он, дока­зывая необходимость настоящего строя, доказывает вместе с тем и необходимость дру­гого строя, который неизбежно должен вырасти из предыдущего, — все равно, верят ли люди в это или не верят, сознают ли

они это или не сознают. Маркс рассматривает об­щественное движение как естественно-исторический процесс, подчиняющийся зако­нам, не только не зависящим от воли, сознания и намерений людей, а, напротив, опре­деляющим их волю, сознание и намерения. (К сведению для гг. субъективистов, выде­ляющих социальную эволюцию из естественно-исторической именно потому, что че­ловек ставит себе сознательные «цели», руководствуется определенными идеалами.) Если сознательный элемент играет столь подчиненную роль в истории культуры, то понятно само собой, что критика, имеющая своим предметом самое эту культуру, ме­нее всего другого

— полностью, целиком. Ред.

ЧТО ТАКОЕ «ДРУЗЬЯ НАРОДА» 167

может опираться на какую-либо форму или какой-либо результат сознания. Другими словами, исходным пунктом для нее может служить никак не идея, но только внешнее, объективное явление. Критика должна состоять в том, чтобы сравнить и сопоставить данный факт не с идеей, а с другим фактом; для нее важно только, чтобы оба факта бы­ли по возможности точно исследованы и чтобы они представляли из себя, один по от­ношению к другому, различные моменты развития, причем особенно необходимо, что­бы с такой же точностью был исследован весь ряд известных состояний, последова­тельность их и связь между различными ступенями развития. Маркс отрицает именно ту идею, что законы экономической жизни одинаковы и для прошедшего и для настоя­щего. Напротив, каждый исторический период имеет свои собственные законы. Эконо­мическая жизнь представляет из себя явление, аналогичное с историей развития в дру­гих областях биологии. Прежние экономисты не понимали природы экономических за­конов, когда сравнивали их с законами физики и химии. Более глубокий анализ пока­зывает, что социальные организмы так же глубоко разнятся друг от друга, как и орга­низмы животных и растений. Ставя своей задачей с этой точки зрения исследовать ка­питалистическую экономическую организацию, Маркс этим самым строго научно формулирует ту цель, которую должно преследовать всякое точное исследование эко­номической жизни. Научное значение такого исследования состоит в выяснении тех особых (исторических) законов, которые регулируют возникновение, существование, развитие и смерть данного общественного организма и замену его другим, высшим ор­ганизмом.

Вот — описание диалектического метода, которое Маркс выудил из бездны жур­нальных и газетных заметок о «Капитале» и перевел на немецкий язык потому, что эта характеристика метода, как он сам говорит, совершенно точна. Спрашивается, упоми­нается ли тут хоть бы словом о триадах, трихотомиях, непререкаемости диалектическо­го процесса и т. п. чепухе, против

168 В. И. ЛЕНИН

которой так рыцарски воюет г. Михайловский? И Маркс вслед за этим описанием пря­мо говорит, что его метод — «прямо противоположен» методу Гегеля. По Гегелю, раз­витие идеи, по диалектическим законам триады, определяет собой развитие действи­тельности. Только в этом случае, разумеется, и можно толковать о значении триад, о непререкаемости диалектического процесса. По-моему — наоборот — говорит Маркс: «идеальное есть только отражение материального». И все дело сводится таким образом к «позитивному пониманию настоящего и его необходимого развития»: для триад не остается и другого места, как роль крышки и шелухи («я кокетничал гегелевским язы­ком», — говорит Маркс в этом же послесловии), которой способны интересоваться од­ни филистеры. Как же, спрашивается теперь, должны мы судить о человеке, который пожелал критиковать один из «устоев» научного материализма, т. е. диалектику, и стал говорить обо всем, что вам угодно, даже о лягушках и Наполеоне, но только не о том, в чем состоит эта диалектика, не о том, действительно ли развитие общества есть естест­венно-исторический процесс? правильно ли материалистическое понятие об общест­венно-экономических формациях, как особых социальных организмах? верны ли прие­мы объективного анализа этих формаций? действительно ли общественные идеи не оп­ределяют собой общественного развития, а сами определяются им? и т. д. Можно ли допустить в этом случае одно только непонимание?

Ad 2) . После такой «критики» диалектики г. Михайловский подсовывает Марксу эти приемы доказывания «посредством» гегелевской триады и, конечно, победоносно воюет против них. «Относительно будущего, — говорит он, — имманентные законы общества поставлены исключительно диалектически». (В этом и состоит упомянутое выше исключение.) Рассуждение Маркса о неизбежности экспроприации экспроприа­торов в силу законов развития капитализма носит «исключительно

— Ко 2-му пункту. Ред.

ЧТО ТАКОЕ «ДРУЗЬЯ НАРОДА» 169

диалектический характер». «Идеал» Маркса об общинности земли и капитала — «в смысле неизбежности и несомненности держится исключительно на конце гегелевской трехчленной цепи».

Этот довод целиком взят у Дюринга, проводившего его в своей «Kritische Geschichte der National"okonomie und des Sozialismus» (3-te Aufl., 1879. S. 486—487) . При этом г. Михайловский ни словом не упоминает о Дюринге. Может быть, впрочем, он само­стоятельно додумался до этого перевирания Маркса?

Дюрингу прекрасный ответ дал Энгельс, и так как он цитирует и критику Дюринга, то мы и ограничимся этим ответом Энгельса . Читатель увидит, что он целиком отно­сится и к г. Михайловскому.

««Этот исторический очерк (генезис так называемого первоначального накопления капитала в Англии), — говорит Дюринг, — представляет из себя еще сравнительно лучшее место в книге Маркса и был бы еще лучше, если бы не опирался, помимо науч­ных, еще и на диалектические костыли. Гегелевское отрицание отрицания играет здесь — за неимением лучших и более ясных доводов — роль повивальной бабки, благодаря услугам которой будущее высвобождается из недр прошедшего. Уничтожение индиви­дуальной собственности, совершившееся указанным образом с 16 века, представляет из себя первое отрицание. За ним последует другое, которое характеризуется как отрица­ние отрицания и вместе с тем как восстановление «индивидуальной собственности», но в высшей форме, основанной на общем владении землей и орудиями труда. Если эта новая «индивидуальная собственность» в то же время называется г-ном Марксом и «общинной собственностью», то в этом именно и сказывается гегелевское высшее единство, в котором противоречие устраняется (aufgehoben — специально гегелевский термин), т. е., по гегелевской игре слов, столько же превосходится, сколько и сохраня­ется.