ПСС. Том 29. Произведения, 1891-1894
Шрифт:
№ 28 (рук. № 9).
В[асилий] А[ндреич] стоял, смотрел, слушал и чуял, как нижняя скула его плясала: вавававава, и не мог удержать ее. Погоди, я на тебя лягу, сказал он себе [64] и обеими руками выгреб снег из саней, расправил шубу и лег животом на Никиту, покрывая его своим телом.
№ 29 (рук. № 5).
Довольно долго пролежал он так молча, стараясь успокоиться и вытирая с воротника иней. — Что, Никита, теплее так, — сказал он наконец. — Тоже, — отвечал Никита. — Согреваться стал. — Пропал было я, Микита, — сказал В[асилий] А[ндреич], совсем отбился было от саней. И я бы замерз, да и ты пропал. А теперь отогреешься, бог даст. Что, как? — Ровно
64
Зачеркнуто: Я-то жив, да и в шубах. А человек помирает. И ему вдруг жалко стало Никиту, вспоминая, как он не дал ему веретья. И ему так захотелось спасти, согреть Никиту, что он не думал
№ 30 (рук. № 10).
В[асилий] А[ндреич] подбежал к саням и схватился за них, тяжело и быстро дыша и отыскивая глазами Никиту. На прежнем месте Никиты не было, и В[асилий] А[ндреич] было испугался, думая, что он также ушел, но тотчас же увидал, что в санях лежало что–то занесенное уже снегом, и догадался, что это б[ыл] Никита. — Никита, жив? Никита пробурчал что–то непонятное. Ну, слава богу, подумал В[асилий] А[ндреич], жив. Страх его совершенно прошел теперь, и если он боялся теперь чего, то только этого самого страха, того ужасного состояния страха, к[оторое| он испытал на лошади и в особенности тогда, когда один остался в сугробе. — Надо было во что бы то ни стало не допустить до себя этот страх, а чтобы не допустить его, надо было не думать о себе, надо было думать о чем–нибудь другом. Надо было делать что–нибудь. Первое дело, к[оторое] представилось ему, было то, чтобы выпростать ногу лошади. Он ношел и сделал это. Но выпростав ногу, он заметил, что веретье, которым была покрыта лошадь, сбилось совсем на одну сторону. Он поправил и это. И вспомнил, что Никита кричал что–то о веретье, когда он отъезжал. Он живо вспомнил про Никиту и решил покрыть и отогреть его. Он привязал лошадь на старое место и подошел к саням, раздумывая о том, как ему разместиться с Никитой. Вдвоем ни за что не усядешься, думал он. Ну я хоть на корточки сяду, прикрою его шубой, думал В[асилий] А[ндреич]. — Подвинься, дай место, я сяду. Тебе теплее будет, — сказал он, выгребая снег из саней и толкая Ник[иту]. — Подвинься — говорю. В санях зашевелилось, Никита с большим усилием оперся на локоть и поднял голову. С нахлобученной шапки и с дерюжки сыпался развороченный снег. — Помираю я, Андреич. Конец пришел…, — проговорил Никита, с трудом выговаривая согласные, и остановился отдыхая как–то странно, точно обмахивая мух, замахал рукой перед носом. — Прости Христа аи, — сказал он, — конец мой, — спустил локоть, уронил голову и повалился в расшевеленный снег.
— Погоди ж ты, я на тебя лягу, я тебя угрею, — сказал себе Василий А[ндреич] и обеими руками выгреб снег из саней, расправил шубу и лег животом на Никиту, покрывая его своим телом и подтыкая с обеих сторон полы шубы под Никиту. Страха он теперь не испытывал никакого. Он думал только о том, как бы отогреть Никиту.
— Ну что, Никита, потеплее стало? — сказал он, полежав так несколько времени.
Никита вздохнул.
— Пропал было я, Микита, — сказал В[асилий] А[ндреич], — совсем отбился было от саней. И я бы замерз, и ты бы пропал. А теперь отогреемся, бог даст. Потому если… Но дальше В[асилий] А[ндреич] не мог говорить, п[отому] ч[то] совершенно неожиданно нижняя челюсть его быстро запрыгала, он выговорил только: вававава! и в то же время глаза его наполнились слезами. Довольно долго он глотал слезы и вытирал глаза о мех. Наконец успокоился. Но только что спросил опять Никиту, что он? как опять задрожали скулы и глаза наполнились слезами и В[асилий] А[ндреич] замолк. Ему было тепло снизу от Никиты, тепло и сверху в спине и вороте от шубы, но ноги и руки его зябли, но он не замечал этого. Он перестал прислушиваться к метели, а слушал только под собой дыхание Никиты и не переставая радовался тому, что он согревается под ним.
№ 31 (рук. № 14).
Первое дело, которое представилось ему, было то, чтобы выпростатъ ногу лошади. И потому, как только он немного отдышался, Василий Андренч подошел к Мухортому, выпростал ему ногу, оправил на нем веретье и сбившуюся шлею и привязал опять к старому месту. Сделав это, Василий Андреич вынул дугу, отряхнул ее и, поставив ее выше, подтянул чресседельней оглобли, достал из саней соломы, подложил ее Мухортому и, став задом к ветру, распустил шубу. Потом он вновь туго и низко, как он подтягивался, когда выхолил из лавки покупать с возов овес и гречу, затянулся кушаком, приготовляясь к деятельнсости. Но делать больше нечего было. Надо было устраиваться на санях и дожидаться света. Но как быть с Никитой? Вдвоем не то что лечь, и не усядешься в маленьких санках. И он решил поднятъ Никиту и стал будить его.
— Микит! А Микит! — крикнул он, выгребая снег из саней и толкая Никиту. Поднимись–ка. Поднимись говорю. Никита не откликался и не шевелился. Василий Андреич решил приподнятъ его и для этого привычным, бодрым движением засучил рукава шубы. Но только что он хотел взяться за Никиту, как в санях зашевелилось, и из–под снега, которым она была засыпана, поднялась голова Никиты. Очевидно, с большим усилием он приподнялся и оперся на локоть. С нахлобученнои шапки и с дерюжки сыпался развороченный снег, лицо его было опущено книзу. Он бормотал что–то, повторяя одно и то же, и как–то странно, точно отгоняя мух, махал перед носом рукой.
— Чего ты? Чего говоришь? — переспросил Василия Андреич, нагибаясь к нему. — Помираю я, прости Христа ради, — выговорил яснее Никита. — Зажитое — малому… Но Василий Андреич не дал ему говорить дальше. С той же решительностью, с которой он ударял по рукам при выгодной покупке, он толкнул Никиту назад в сани и обеими руками принялся выгребать
№ 32 (рук. № 10).
Так пролежал он довольно долго, ничего не видя и не слыша, кроме слабых движений [Никиты] и его дыхания, и наконец [65] и усталость, и выпитое вино подействовали на него, и он заснул тихим и спокойным сном. Сначала в воображении его носились впечатления метели, оглобель и дуги, трясущихся перед глазами, хождение Никиты, отыскивавшего дорогу, блуждания верхом; потом стали перемешиваться воспоминания о празднике, жене, становом, свечном ящике, но все эти разнообразные впечатления связывались чем–то одним, приятным, успокоительным, соединенным с ощущением разкоряченных ног и осязания животом туловища Никиты. Только к утру спокойствие и радостность этого сна стали нарушаться. Видит он во [сне], что стоит он будто у свечного ящика
65
Зачеркнуто: и сам заснул
№ 33 (рук. № 11).
И В[асилий] А[ндрепч] просыпается и вспоминает всё: где он, и что с ним было. Слышит он тот же свист ветра и шорох снега, видит то же белое море снега, занесенную голову Мухортого и его подведенные бока, слышит щелканье платка и вспоминает он про Никиту, что он лежит под ним и что он угрелся, и ему кажется, что он Никита, а Никита — он, и что жизнь его не в нем самом, а в Никите, что если останется жив Никита, то и он будет жить. И радостно слышит он под собою его — свое дыхание. — Жив Никита, значит я жив. — И что–то совсем новое, такое, чего он не знал во всю жизнь свою, сошло на него, и он узнал то, что было в нем, и в чем была его жизнь. —А, так это вот что! — сказал он себе, понимая, что это смерть, и что он умирает. — А я, дурак, боялся ее, — сказал он себе. — И он вспоминает свою жизнь и в чем она была, вспоминает про рощу, про дело с зятем, про валухов, и ему не верится, чтобы были люди, которые могли жить этак. И вспоминает он Никиту, как он сказал ему: прости Христа аи, т. е. прости Христа ради, и как от этих слов ёкнуло в нем сердце и загорелась жизнь. — Что же, я ведь не знал этого, — думал он. — Я бы и рад теперь, да поздно! Нет, не поздно, напротив, рано еще. Только рассветает, и вдруг стало темно и всё исчезло.
О ГОЛОДЕ
* № 1 (План статьи. Из черновых материалов).
1. Описание положении.
2. Упреки бездеятельности немправедливы. Деятельность земства.
3. Но достигнет ли она результатов? (Нет.) Ответ труден, главное п[отому], ч[то] самый голод и степень его — спорный вопрос.
4. Pro и contra теоретически.
5. Действительность. Харибда и Сцилла.
6. Задача распределения невозможная.
7. Не достигнет главного — не предупредит смертей.
8. Что же делать? Сказать правду, перестать лгать. Признать свое равнодушие. Вольтер.
9. А если есть равнодушие — есть вина, то, не заботясь о народе, исправить вину.
10. Исправление вины спасет.
Что именно делать. (Писать.) Жить.
(11) 12. Последствия какие могут быть.
* № 2 (рук. № 6).
(Если говорить правду, а в серьезном деле нельзя не говорить правду, результаты, достигнутые [66] до сих пор деятельностью правительства и общества, [67] очень малы и неудовлетворительны. До сих пор сделано было одно дело: выдача семян на обсеменение. Не стану говорить про другие губернии, но сколько можно судить по доходящим до нас известиям, выдача эта не достигла цели, но скажу о том, как сделано было это дело в Тульской губернии. У нас, смело можно сказать, что обсеменились крестьяне своими семенами. Выдано же было или слишком мало, в большинстве случаев по три меры, где нужно было восемь, и выдано было поздно; так что крестьяне везде раздобылись на семена. В некоторых же и многих местах семена выданы были без надобности людям, которые не нуждались в них, так что во многих уездах семена эти продавались и [68] пропивались, (так что земский начальник в одном уезде, решил закрыть кабак, в котором происходила эта продажа) так что можно сказать, что успех этого дела далеко не соответстиовал тому труду, который был положен на него.
66
Переправлено из: результатов, достигнутых
67
Зачеркнуто: почти нет
68
Зачеркнуто: происходило особенное, необычайное пьянство. Вообще смело можно сказать, что последствия выдачи семян были безразличны и принесли столько же вреда, сколько и пользы.