ПСС. Том 32. Воскресение
Шрифт:
XLVIII
Надзиратель, приведший Маслову, присел на подоконник поодаль от стола. Для Нехлюдова наступила решительная минута. Он не переставая упрекал себя за то, что в то первое свидание не сказал ей главного — того, что он намерен жениться на ней, и теперь твердо решился сказать ей это. Она сидела по одну сторону стола, Нехлюдов сел против нее по другую. В комнате было светло, и Нехлюдов в первый раз ясно на близком расстоянии увидал ее лицо, — морщинки около глаз и губ и подпухлость глаз. И
Облокотившись на стол так, чтобы не быть слышанным надзирателем, человеком еврейского типа, с седеющими бакенбардами, сидевшим у окна, а одною ею, он сказал:
— Если прошение это не выйдет, то подадим на Высочайшее имя. Сделаем всё, что можно.
— Вот кабы прежде адвокат бы хороший… — перебила она его. — А то этот мой защитник дурачок совсем был. Всё мне комплименты говорил, — сказала она и засмеялась. — Кабы тогда знали, что я вам знакома, другое б было. А то что? Думают все — воровка.
«Какая она странная нынче», подумал Нехлюдов и только что хотел сказать свое, как она опять заговорила.
— А я вот что. Есть у нас одна старушка, так все, знаете, удивляются даже. Такая старушка чудесная, а вот ни за что сидит, и она и сын; и все знают, что они не виноваты, а их обвинили, что подожгли, и сидят. Она, знаете, услыхала, что я с вам знакома, — сказала Маслова, вертя головой и взглядывая на него, — и говорит: «скажи ему, пусть, — говорит, — сына вызовут, он им всё расскажет». Меньшовы их фамилия. Что ж, сделаете? Такая, знаете, старушка чудесная; видно сейчас, что понапрасну. Вы, голубчик, похлопочите, — сказала она, взглядывая на него, опуская глаза и улыбаясь.
— Хорошо, я сделаю, узнаю, — сказал Нехлюдов, всё более и более удивляясь ее развязности. — Но мне о своем деле хотелось поговорить с вами. Вы помните, что я вам говорил тот раз? — сказал он.
— Вы много говорили. Что говорили тот раз? — сказала она, не переставая улыбаться и поворачивая голову то в ту, то в другую сторону.
— Я говорил, что пришел просить вас простить меня, — сказал он.
— Ну что, всё простить, простить, ни к чему это… вы лучше…
— Что я хочу загладить свою вину, — продолжал Нехлюдов, — и загладить не словами, а делом. Я решил жениться на вас.
Лицо ее вдруг выразило испуг. Косые глаза ее, остановившись, смотрели и не смотрели на него.
— Это еще зачем понадобилось? — проговорила она, злобно хмурясь.
— Я чувствую, что я перед Богом должен сделать это.
— Какого еще Бога там нашли? Всё вы не то говорите. Бога? Какого Бога? Вот вы бы тогда помнили Бога, — сказала она и, раскрыв рот, остановилась.
Нехлюдов только теперь почувствовал сильный запах вина из ее рта и понял причину ее возбуждения.
— Успокойтесь, — сказал он.
— Нечего мне успокаиваться. Ты думаешь, я пьяна? Я и пьяна, да помню, что говорю, — вдруг быстро заговорила она и вся багрово покраснела: — я каторжная, б….,
— Как бы жестока ты ни говорила, ты не можешь сказать того, что я чувствую, — весь дрожа, тихо сказал Нехлюдов, — не можешь себе представить, до какой степени я чувствую свою вину перед тобою!..
— Чувствую вину… — злобно передразнила она. — Тогда не чувствовал, а сунул сто рублей. Вот — твоя цена…
— Знаю, знаю, но что же теперь делать? — сказал Нехлюдов. — Теперь я решил, что не оставлю тебя, — повторил он, — и что сказал, то сделаю.
— А я говорю, не сделаешь! — проговорила она и громко засмеялась.
— Катюша! — начал он, дотрагиваясь до ее руки.
— Уйди от меня. Я каторжная, а ты князь, и нечего тебе тут быть, — вскрикнула она, вся преображенная гневом, вырывая у него руку. — Ты мной хочешь спастись, — продолжала она, торопясь высказать всё, что поднялось в ее душе. — Ты мной в этой жизни услаждался, мной же хочешь и на том свете спастись! Противен ты мне, и очки твои, и жирная, поганая вся рожа твоя. Уйди, уйди ты! — закричала она, энергическим движением вскочив на ноги.
Надзиратель подошел к ним.
— Ты что скандалишь! Разве так можно…
— Оставьте, пожалуйста, — сказал Нехлюдов.
— Чтоб не забывалась, — сказал надзиратель.
— Нет, подождите, пожалуйста, — сказал Нехлюдов.
Надзиратель отошел опять к окну.
Маслова опять села, опустив глаза и крепко сжав свои скрещенные пальцами маленькие руки.
Нехлюдов стоял над ней, не зная, что делать.
— Ты не веришь мне, — сказал он.
— Что вы жениться хотите — не будет этого никогда. Повешусь скорее! Вот вам.
— Я всё-таки буду служить тебе.
— Ну, это ваше дело. Только мне от вас ничего не нужно. Это я верно вам говорю, — сказала она. — И зачем я не умерла тогда? — прибавила она и заплакала жалобным плачем.
Нехлюдов не мог говорить: ее слезы сообщились ему.
Она подняла глаза, взглянула на него, как будто удивилась, и стала утирать косынкой текущие по щекам слезы.
Надзиратель теперь опять подошел и напомнил, что время расходиться. Маслова встала.
— Вы теперь возбуждены. Если можно будет, я завтра приеду. А вы подумайте, — сказал Нехлюдов.
Она ничего не ответила и, не глядя на него, вышла за надзирателем.
—
— Ну, девка, заживешь теперь, — говорила Кораблева Масловой, когда она вернулась в камеру. — Видно, здорово в тебя втреснувши; не зевай, пока он ездит. Он выручит. Богатым людям всё можно.
— Это как есть, — певучим голосом говорила сторожиха. — Бедному жениться и ночь коротка, богатому только задумал, загадал, — всё тебе как пожелал, так и сбудется. У нас такой, касатка, почтенный, так что сделал…
— Что ж, о моем-то деле говорила? — спросила старуха.