Псы границы
Шрифт:
— Всё, я молчу, — она вновь коснулась мягкими губами моего уха.
— Ну, вот… Я тогда на юге служил. Город пограничный, торговый. Забот хватало… Бывало, неделю дома не ночуешь. По окрестностям мотаешься, контрабандистов ловишь. Видать, устала она от такой жизни. Друг у неё появился. Я и не знал поначалу. А как-то раз я среди недели дома остался. Отгул мне командир дал… Короче говоря, сижу, значит, дома. Сапог себе подбиваю…Она на кухне своими женскими делами занимается. Как вдруг мальчонка какой-то заскакивает. Меня увидел, да так и застыл на месте. Я ему и говорю, мол, чего надо? А он — мне: «Госпожу Лиару, послание к ней». Жене, значит, моей. Меня это, понятное дело, удивило. «Кто бы это, — думаю, — ей послания шлёт?» Ну и, значит, пацанёнка подзываю. Давай,
Я замолчал, заново переживая события, случившиеся много лет назад.
— И… что дальше было? — вывела меня из задумчивости Малетта.
— А разве не понятно? — криво усмехнулся я, — Поехала… А я в тот же день собрал свои вещи да и ушёл в полковую казарму жить.
— И ты её больше не видел?
— Нет, почему же? Видел… Она хотела всё обратно вернуть. Мы как-то раз даже с ней в одной постели оказались… А, только, знаешь… когда всё внутри выгорело, то уже и не хочется… Я ей так и сказал. Мол, извини, но меня к тебе, как к женщине, уже не тянет. Она тогда сильно обиделась. Сразу же встала и ушла. А я в тот момент испытал в душе… как бы это назвать… пустоту, что ли?.. И, одновременно — тяжесть… Ты знаешь, что это такое: чувствовать внутри себя тянущую и одновременно давящую пустоту? Почти боль. Даже нет, не боль… Что-то такое, что лишает тебя сил, не даёт ни спать, ни есть, ни заниматься каким-либо делом. И такое происходит каждый раз, как только ты вспомнишь о ней. Потом ты сходишься с другой женщиной, спишь с ней. Потом ещё с одной. Ещё… Но каждый раз, когда ты оказываешься с кем-то в постели, после того, как всё случится, поневоле сравниваешь с той, кого ты помнишь всегда. Даже тогда, когда думаешь, что уже забыл её… И каждый раз испытываешь горечь от того, что не она сейчас рядом с тобой. И каждый раз, вспоминая её, казнишь себя за то, что тогда не удержал её рядом. И раз за разом где-то глубоко внутри тебя опять начинает шевелиться это глухое ощущение пустоты и тяжести одновременно… И теперь я не хочу ещё раз проходить той же дорогой. Уж лучше так, — жёстко усмехнулся я, — провёл ночку с весёлой подружкой, на утро разбежались, да и забыли друг о друге. Меньше боли…
Я выговорился… Сидел, глядя прямо перед собой, ничего не видя и вновь чувствуя в глубине души эту тянущую тяжёлую пустоту. Малетта тоже молчала, лёгкими касаниями пальцев поглаживая мою коротко остриженную макушку. Потом мягко потянула меня назад, укладывая на спину. Прижалась ко мне и, положив руку мне на грудь, чуть слышно прошептала:
— Спи… Тебе надо отдохнуть…
Проснулся я на рассвете от нескончаемого, бьющего по ушам сполошного набата. Кто-то со всей мочи колотил в било, вывешенное на деревенской площади. С трудом разлепив глаза, я приподнялся, вслушиваясь и вглядываясь в происходящее. Потом, схватив сапоги, принялся торопливо обуваться.
Рядом села Малетта.
— Чего бы это, а? — тревожно спросила она, поправляя причёску.
— Собирайся, — торопливо сказал я, — не иначе — горцы набежали, — и сполз с сеновала вниз, на землю.
Она, прерывисто охнув, поспешила следом.
Только-только развиднелось. Светлая полоска над восточными горами едва начала набирать свою силу
Выбежав на площадь, я увидел там уже изрядное количество народа и Полоза, продолжавшего беспрерывно колотить по билу молотком. Подскочив к бойцу, я выдернул из его стиснутых пальцев рукоятку молотка и, встряхнув за плечи, спросил:
— Что случилось?
Тот, переведя взор с наполняющих площадь людей на меня, мотнул головой и крикнул:
— Господин сержант! Набег! Горцы идут!
Похоже, парень был в состоянии лёгкой паники. Ну, разумеется. Первый набег в его жизни, в отражении коего ему придётся участвовать. Вот и переволновался маленько…
— Так, хорошо, — своим спокойным тоном я постарался привести его в чувство, — где идут? Сколько? Как далеко от нас?
— Так на перевал же идут! — ещё не успокоившись и пытаясь голосом побудить нас действовать, воскликнул Полоз.
— Хорошо, — повторил я ещё раз, — я это понял. Только доложи спокойно и по пунктам. Итак, первое: сколько их?
Парень, переведя дух и отпив воды из протянутого ковшика, уже более спокойно сообщил:
— Сотен пять, не меньше. Их Грызун увидел, когда они к перевалу поднимались. С утра в сумерках еле разглядел. И меня сразу же к вам отправил. Чтоб готовились, значит…
— Понятно, — протянул я, — ну-ка, посиди там пока, — указал я на лавочку у колодца и огляделся по сторонам. Заметив стоящего неподалёку старосту, подошёл к нему.
— Сколько у тебя бойцов наберётся?
— Ну… сотни две с половиной будет, — подумав ответил тот, — да ты не подумай чего, сержант. Для нас это дело привычное. Они, что ни год, к нам забегают. Только вот, что-то многовато их на этот раз, — помолчав, в раздумье добавил он, — уж и не знаю, как выдюжим…
— Давай, собирай всех, кого можно и — на стену. Ворота закрыть и завалить. Будем держаться, пока помощь не подойдёт.
— Какая помощь? — изумился староста, — Откуда ей тут взяться?
— Из города, — ухмыльнулся я, — сейчас гонца отправлю. Цыган! Ко мне!
— Да? — с сомнением посмотрел на меня староста. Но, ничего не сказав, отошёл к столпившимся на площади односельчанам и принялся отдавать необходимые распоряжения по организации обороны посёлка.
Между тем я, пристроившись на той же лавочке у колодца, где сидел и Полоз, торопливо строчил записку на имя майора Стоури. Дописав, свернул особым образом и, запечатав воском, приложил сверху перстнем, полученным мной ещё в столице перед отправкой на границу. Осмотрев оттиск, повернулся к гонцу.
— Значит так, Цыган, — начал я инструктаж, передавая ему письмо, — берёшь кобылу Дворянчика заводной и что есть духу летишь в город. Письмо передашь майору лично в руки. И сразу же возвращайся назад с подмогой. Всё понял?
— Так точно, понял, господин сержант!
— Да вы что, сержант!? — тут же встрял в разговор Дворянчик, — Чтоб я какому-то цыгану свою лошадь отдал!? Да ни за что на свете! Его сейчас только выпусти… Потом поминай, как звали! Не дам!
— Заткнись, — ровным голосом посоветовал я ему, — я это даже обсуждать не буду. Кобылу отдашь. Цыган! Ты ещё здесь? А ну — марш за ворота! И помни: наша жизнь зависит от тебя.
Цыган повернулся к Дворянчику и протянул ему свою гитару.
— Возьми. Сохрани, пока не вернусь.
Граф исподлобья взглянул на него и, взяв в руки гитару, пробурчал:
— Смотри… Если хотя бы захромает — убью…
— Не боись, граф! — белозубо оскалился Цыган, запрыгивая в седло своего вороного, — всё будет нормально!
После чего намотал на руку повод альбиноски и, пронзительно свистнув, намётом вылетел за деревенские ворота. Дворянчик обречённо посмотрел ему вслед, вздохнул и вялой походкой направился к дому старосты, держа в правой руке цыганскую гитару.