Псы границы

Быков Андрей Алексеевич

Так продолжалось ещё несколько раз, пока не приехала Санчара. Развернув медвежью шкуру, она осмотрела пострадавшего, нимало не смущаясь тем, что перед ней лежит голый мужчина, и повернулась ко мне.

— Это не перелом. Это сильный вывих. Надо вправлять. Нужно, чтобы его крепко держали, тут и тут, — она показала на грудь и бёдра.

— Понятно, — кивнул я и подошёл к больному со стороны плеч, — Степняк, держи его ноги. А я буду держать за плечи.

Когда мы со Степняком покрепче прижали к лежаку пострадавшего там где, показала Санчара, девушка взялась за вывихнутую ступню и начала потихоньку двигать

её туда-сюда., одновременно растирая и разминая лодыжку. В какой-то момент она вдруг напряглась и с силой рванула ступню на себя, чуть разворачивая в сторону. Лежавший без сознания человек от боли дико вскрикнул, на мгновение пришёл в себя и опять лишился чувств.

Между тем Санчара, густо намазав повреждённый сустав тёмной вонючей мазью, обложила его какими-то размоченными в тёплой воде сушёными листьями и туго обмотала длинной полосой белого холста. Поверх холстины обернула куском шерстяного покрывала и, наконец, опять укутала больного шкурой.

— Теперь он будет спать, долго, — сказала она, — может быть, до утра. Когда проснётся, налейте ему полстакана вот этого, — она протянула мне небольшой глиняный кувшинчик, — и добавьте туда теплой воды. Пусть выпьет. И надо ему дать выпить бульон из мяса. Лучше — из курицы. Потом он опять будет спать. Через два дня я приеду, посмотрю.

— Это всё? — спросил я, — Может быть, что-то ещё нужно?

— Нет, — покачала она головой, — теперь всё будет зависеть от духов гор и от его здоровья. Если он сильный, то поправится. Если нет — умрёт. Но я сделаю, что смогу.

— Спасибо тебе. Чем мы сможем тебя отблагодарить?

— Мне от тебя ничего не нужно, — покачала она головой и чуть заметно улыбнулась, — если только…

— Что?

— Пусть Зелёный проводит меня домой…

Вот ведь хитрюга, а! Ну, да ладно…

— Зелёный! — позвал я.

— Слушаю, господин сержант! — вырос он передо мной прямо из ниоткуда.

— Собирайся. Проводишь знахарку обратно, — и чуть слышно добавил, — свободен до завтрашнего утра.

— Есть, господин сержант! — улыбаясь во весь рот, радостно проорал Зелёный и, накинув плащ на плечи, подхватил Санчару под руку, — бежим отсюда, пока он не передумал, — шутливо прошептал ей на ушко.

Хмыкнув, девушка выскользнула за ним на конюшню. Вскоре с улицы послышался удаляющийся топот копыт.

Пять дней наш незнакомец провалялся в беспамятстве, лишь на короткое время приходя в сознание. Мы едва успевали дать ему в эти короткие минуты выпить ту настойку, что нам оставила Санчара, как он опять проваливался в забытьё.

Во второй раз Санчара приехала через два дня, как и обещала. Размотала повязку на ноге, осмотрела отёк и сказала, что надо надрезать кожу. Выдавить всю гнилую кровь и слизь, что собрались на месте вывиха и наложить другую повязку. Иначе может начать гнить кровь. И тогда он точно не выживет. По её просьбе мы поставили у лежака больного пустую бадейку, ведро с горячей водой и подали чистую холстину. Степняк с Циркачом взялись его держать, пока знахарка будет пускать кровь. Остальные уселись в сторонке, чтобы понаблюдать и, при случае, оказать необходимую помощь.

Уж не знаю, где она этому научилась, у какой горской бабки-знахарки, но только делала она всё не хуже лекарей из наших полковых лазаретов. И инструмент на огне обожгла, и место

разреза горячей водой обмыла и уксусом обработала, и всё прочее, что при таком лечении надобно, исполнила.

А уж сколько из раны разрезанной чёрной крови вперемешку с гноем натекло, и не передать! Даже мне чуть плохо не стало. А она — ничего! Хоть бы носом от вони гнилостной повела. А как кровь чистая из надреза выдавливаться стала, она рану настойкой какой-то промыла, тряпочкой чистой просушила, да по краям тонким слоем мази обмазала. После чего опять ногу холстиной чистой обмотала и в шерсть завернула. Рассказала, как нам дальше быть и чего делать и обратно к себе уехала. В сопровождении Зелёного, понятное дело.

Кроме повреждённой ноги у нашего больного проявилась ещё одна напасть. В результате переохлаждения у него началась сильнейшая простуда. Высокая температура, тяжёлый хриплый кашель и периодические разговоры в бреду на незнакомом языке заставили нас изрядно поволноваться. Бывали даже такие моменты, когда мы начинали подумывать о его близкой кончине. Однако постепенно ему становилось всё лучше. Он всё чаще приходил в сознание, бредил всё реже, температура понемногу спадала…

Под вечер седьмого дня наш больной пришёл в себя окончательно. Приподнявшись на локтях, он внимательно оглядел всю комнату и каждого из нас в отдельности. Мы, сидевшие в это время за столом и ужинавшие, на какое-то время замерли, боясь, что он опять рухнет без сознания. Но больной слабо улыбнулся и что-то тихо сказал.

Я вылез из-за стола, подошёл к нему и уселся на соседний лежак.

— Здравствуй, — протянул я ему руку.

Он мой жест понял, выпростал сухую горячую ладонь из-под шкуры и слабо пожал мне руку. После чего обессилено откинулся на спину.

— Ну, ладно, ты лежи, лежи, — сказал я, поправляя шкуру у него на груди, — Одуванчик, бульон давай!

Наш каптенармус подскочил на месте, немного суетливо схватил глубокую миску и влил туда мясного бульона. Был он, правда, не куриный, а из недавно подстреленного Хорьком горного козла, но зато свежий, только сегодня днём сваренный.

Быстро подойдя к больному, Одуванчик склонился над ним и, придерживая ему голову, стал поить бульоном из миски через край. Тот, не отказываясь, жадно припал к миске, втягивая в себя наваристую жидкость и время от времени переводя дух.

— Ну, вот так-то лучше будет, — удовлетворённо кивнул я и вернулся за стол.

Утром, когда наш больной проснулся и, завтракая, напился вчерашнего бульона, заедая его сухарями, я опять подсел к нему на лежак и принялся расспрашивать, что он за человек, откуда взялся и куда идёт.

На нашем языке он почти не разговаривал. Заодно выяснилось, что и на горском наречии он тоже не говорит. Хотя в этом случае от меня тоже проку было не много. А потому больше объяснялись жестами.

После почти часового такого «разговора» я узнал, что зовут его Дзюсай, он монах из монастыря в какой-то неизвестной мне стране, лежащей далеко на востоке. Это ещё дальше Великих степей. А идёт он на запад. Его туда послал их настоятель монастыря. Книгу какую-то найти, великие знания несущую. Якобы она где-то в западных землях хранится. Ну, да это уже его дела, я в этот вопрос сильно вникать не стал. Зато расспросил его, как он на перевале оказался?