Псы, стерегущие мир
Шрифт:
– Далековато забрался, – хмыкнул Ждан подозрительно.
Отрок деланно супился, прожигал старика взглядом, потом сник. Нашел перед кем отвагой воинской бахвалиться, да и не видит никто. Что толку? Булава вернулась на пояс, глухо стукнулись резные обереги в виде коней и уточек. Ждан виновато посмотрел на опрокинутую корзинку – жалкий вид старичка бередил совесть. Отрок присел у корзинки:
– Дай-ка помогу тебе, старче.
Головань ответил обрадованно:
– Сделай милость.
Отрок поставил корзинку и пальцами стал ссыпать ягоды обратно. Головань, одобрительно кивая,
Буслай продирался сквозь заросли. Молоденькие деревца жалобно хрустели, а упругая ветка, мстя за погубленных родичей, обожгла лицо гридня огненной плетью.
– Тьфу, пропасть! – ругнулся Буслай. Пальцы сломали ветку-обидчицу, и гридень продолжил путь к невидимому ручью.
В воздухе повеяло сыростью, на лицо будто накинули мокрый платок, под сапогами захлюпало.
– Пень волохатый! – буркнул гридень. – Ну, точно от Волоса уродился! Воду за версту чует.
Деревья поредели. Ноги увязали по щиколотку, подошвы отрывались от земли с противным хлюпаньем. Буслай вломился в заросли осоки и сбавил шаг, внимательно смотря под ноги. Вот уж угодил – в заболоченную местность, а чистый ручей – где-то в сторонке. Сквозь частокол сомкнутых зубов протиснулось ругательство.
Широкий ручей, почти озеро, открылся неожиданно. Буслай шагнул и едва не грянулся в заросшую ряской воду. Гридень отступил, и в сапоге явственно хлюпнуло. Над водой пронесся тяжкий стон.
Ручей наполовину зарос грязно-зеленой ряской, растительная гладь вздыбилась моховыми кочками. Пройдет немного времени, и вода совсем зарастет, то-то радости будет болотнику да жене его, злобной красавице с гусиными лапами! Запляшут ночами синие огоньки заблудших душ.
Темная гладь чистой воды отражала облака, траченные горелым золотом с щедрыми прожилками. Кудрявые подушки неба с краю чернели, а середка напиталась красой заходящего солнца. Центр ручья будто залили медом.
Буслай добрался до чистой воды. Нога его едва не провалилась сквозь обманчивую твердь; пришлось присесть на корточки и тянуть руку с баклажкой до плечевого хруста. Вода забулькала в горлышке, кисть повело вниз, гридень напряг руку и тоскливо уткнулся взглядом в заболоченный участок.
Кочка мха дрогнула, провалилась в рясковый ковер. Воздух огласило кваканье. Буслай недоуменно огляделся. Баклажка хлюпнула, и из полной горловины всплыл пузырек воздуха.
Взгляд гридня прикипел к воде: в глубине мелькнуло крупное тело… стремительно поднялось… От неожиданности Буслай отпрянул и задом плюхнулся на мокрую траву. Ткань портов мгновенно взмокла, и кожи коснулась противная сырость. Мокрая рука выпустила баклажку – сосуд канул на дно с громким плюхом.
– Проклятье! Что за день такой? Неужто вдохнул колдовское изурочье, на ветер лаженное? – сокрушался гридень.
Вода гулко плеснула, и на поверхность всплыл зеленый валун, облепленный водорослями и грязью. В центре, возле выступа, похожего на нос, блестели два камушка. Буслай подозрительно оглядел диво и презрительно скривил губы. Валун улыбнулся, будто взрезали ножом кусок дерна, блеснул черными зубами.
– Ичетика
Валун приподнялся – мутные струи стекали с головы ичетика на его широкие плечи, ключицы. То, что Буслай принял за грязь, оказалось пиявками. Буслая передернуло от омерзения. Вот пакость!
Глаза ичетика задержались на топоре, опасно сузились.
– Здрав будь, воин.
Буслай процедил сквозь зубы:
– И тебе подобру.
Водную гладь проткнули зеленые руки с жутковатыми желтыми ногтями, в страшенных граблях баклажка смотрелась нелепо. Гридень сплюнул с досады, ичетик заслышал скрип зубов, усмехнулся гнусно:
– Не твоя?
– Ты что, дурак? – озлился гридень.
– Хочешь назад?
– Хочу, – ответил гридень без особой надежды.
Лапа с когтями протянула баклажку.
– На.
Буслай вскочил на ноги, отступил на пару шагов:
– Нашел дурака!
Младший брат водяного не так силен, помельче, но привычки поганые. Пакостит по-мелкому: посевы зальет, подмоет мосточки и крутой берег, а если какой дурак руку сунет, утащит, как пить дать. Эх, баклажка пропала! Стрый нагоняй задаст.
Буслай развернулся. Сочная трава захрустела под сапогами.
– Погоди! – окликнул ичетик. – Бражка есть?
– Чесночная! – огрызнулся гридень на ходу.
В спину ударило так, что не удержался на ногах, упал: в лицо бросилась трава, а лопатки обдало влагой.
В воде хохотал ичетик, гнусную тварь поддерживал хор лягушек. Буслай схватил полупустую баклажку, глаза его метнули молнии в ичетика, но тот на прощание хмыкнул и скрылся, оставляя круги на воде.
– Скотина! – выругался гридень с чувством.
Савка кончил уход за конями, проверил привязь, довольно крякнул. Стрый, ерзая на одеяле, с отеческой теплотой наблюдал за отроком. Через пару лет славный будет воин.
Лют вытащил из мешка птицу, добытую Буслаем утром. Кишки и голову зашвырнул подальше в кусты и принялся рвать перья жилистыми пальцами. Костерок в яме проглатывал пушинки, и вскоре запахло паленым.
Стемнело. День завис на тонкой грани меж сумраком и ночью, кусты на дальнем краю полянки слились в серую массу. Костер бросал вокруг желтый отсвет, красно-желтая полоска отметила лицо Люта. Стрый присмотрелся, нахмурился:
– О чем думу думаешь?
Лют замялся. Савка поймал смущенный взгляд гридня, отвернулся. Что могло взволновать сильномогучего воина?
– Из головы не выходит сказ о битве Перуна со Змеем.
Лицо воеводы потемнело, ибо не любил он упоминаний о Волосе. Пересилил себя, сказал непринужденно:
– Будто не слыхал ни разу.
– Не в том дело.
Савка отошел подальше, с преувеличенным любопытством осмотрел привязь коней, сел под деревом и под шепот кроны прикрыл в полудреме глаза.
– Вот мы знаем, что Волос… – продолжил Лют и запнулся. Хотел сказать, что Змей хитростью и коварством пленил Перуна, но вовремя прикусил язык. – Волос заточил супротивника, и тот долго не мог освободиться.
– Ну? – буркнул Стрый.
Лют окончательно позабыл о птице – полуощипанная тушка свалилась в траву.