Птица и меч
Шрифт:
Я вцепилась в подлокотники кресла, куда он меня швырнул, и сердито ощерилась. Ты осел! Не знаю, почему я мысленно заорала именно это — видимо, «осел» было похоже на «Тирас», и одно слово зацепилось у меня в голове за другое.
— Ты назвала меня ослом? — переспросил он недоверчиво.
Я распахнула глаза. Ну, выглядишь ты как бог, но ведешь себя как огр.
— Огр? — В его голосе слышалось потрясение. — Бог?
Я вскочила на ноги, и кресло со скрипом проехалось по полу. Сперва свеча. Теперь король. Прекрати это
Тирас смотрел на меня такими же круглыми глазами. Затем медленно приблизился.
— Прекратить что? — прошептал он, не отрывая взгляда от моих губ.
Это невозможно. Он кивнул, соглашаясь, и тут же потряс головой, будто хотел стряхнуть наваждение.
— Сделай так еще раз, — приказал он.
Настала моя очередь мотать головой.
— Сделай, — повторил он настойчиво.
Я упала обратно в кресло: ноги меня не держали.
— Ларк, — требовательно позвал король, по-прежнему глядя на мой рот.
Я сама не понимала, что творю. Но покорно направила к нему слово — так же, как частенько проделывала с Буджуни. Это было случайное слово, первое, которое пришло мне на ум. Поцелуй.
— Поцелуй? — выдохнул король.
У меня заполыхало лицо, и я торопливо спрятала его в ладонях. Хватит пялиться мне в рот.
— Я пялюсь тебе в рот, потому что не понимаю, что происходит. Я тебя слышу, но ты ничего не говоришь.
В голосе короля звучало искреннее изумление. Нагнувшись, он уперся одной рукой в подлокотник кресла, отрезая мне путь к побегу, а пальцами другой приподнял подбородок, чтобы заглянуть в глаза.
— Еще раз, — скомандовал он.
Тирас.
— Тирас, — повторил король.
Ларк.
— Ларк.
Клетка.
— Клетка.
Боюсь.
— Ты боишься? — Черные глаза загорелись.
Теперь лицо Тираса маячило в каких-то сантиметрах от моего. И это было невыносимо. Я зажмурилась, страстно желая оказаться в одиночестве. Мне было необходимо, чтобы он ушел. Прямо сейчас. Уйди.
— Почему? — спросил король мягко.
Мне больно.
— Правда?
Его дыхание опаляло мое лицо. Мне было уже некуда отстраниться. Он был повсюду, заполняя собой и мысли, и окружающее пространство, словно ангел возмездия, явившийся по мою душу. Я с трудом подавила приступ паники, которая поднималась во мне, как волна, и прижала руки к груди. За ребрами так ныло, что я едва могла дышать. Сердце отчаянно колотилось, я будто вдыхала стеклянное крошево.
— Скажи, — велел он.
Я помотала головой. Нет. Нет. Нет. Я не могла объяснить ему, каково это — беседовать с другим человеческим существом, когда ты всю жизнь провел в молчании. По-настоящему беседовать. Все, что я могла раньше, — швыряться вещами, если была в гневе, плакать, если мне было грустно, кивать и кланяться, ловить уклончивые взгляды и в бессилии сжимать кулаки, если окружающие не могли понять мой язык жестов.
Я так долго пробыла наедине с тысячами слов, которые не могла выразить. А теперь этот мужчина — этот
Я не знала, что с этим делать. Уйди, Тирас. Пожалуйста. Я так и не открыла глаз, пытаясь удержать беснующиеся внутри слова. Просто ощутила, как он выпрямился и жар его тела отдалился. После чего услышала стихающие шаги, скрип двери и поворот ключа в замке.
Глава 9
С БАЛКОНА МОЕЙ НОВОЙ комнаты было отлично видно внутренний двор, где королевская гвардия отрабатывала маневры и билась врукопашную. Кель проводил там почти все свободное время, а иногда к нему присоединялся и Тирас. Похоже, они получали необъяснимое удовольствие, сбивая с ног и дубася друг друга.
Однако королевские обязанности не исчерпывались войной и тренировками. Раз в неделю перед воротами выстраивалась длинная очередь из людей, пришедших к Тирасу со своими бедами, жалобами и обвинениями. Грета объяснила, что их будут выслушивать одного за другим, с рассвета до заката. Мне страшно хотелось посмотреть на это действо хоть одним глазком, но пока я была вынуждена наблюдать за жалобщиками с балкона, гадая, что каждому из них нужно от короля. Наверное, нелегко было выносить одно решение за другим, оставаясь в глазах подданных мудрым и беспристрастным.
С балкона открывался вид и на площадь с колодцем, откуда горожане брали воду. Странно, но многие из них приходили без ведер. Они лишь перегибались через каменный бортик и, казалось, подолгу всматривались в темные глубины, словно ища на дне что-то или кого-то. Их никто не торопил, хотя очередь к колодцу была почти такой же длинной, как и к королю в приемный день.
На площади приводились в исполнение и судебные приговоры. Я видела мужчину, которого волокли за лошадью, и женщин в колодках. Одной отрубили руку, другой вырвали язык. Я не знала, какие преступления за ними числятся, но догадаться было несложно. Это Рассказчицу лишили языка? Пряхе отрубили руку? Осознав, что происходит, я бросилась в комнату и плотно закрыла балконные двери, чтобы не слышать крики толпы и ее жертв. Я и сама поминутно ждала наказания за то, что чуть не подожгла замок, вложила в голову королю колдовские слова и передвигала вещи усилием мысли. Я уже не была уверена в своей невиновности. Осознав, какой вред я могла причинить, я испугалась по-настоящему. Однако страх не мог остановить однажды запущенный процесс. У меня в голове по-прежнему всплывали буквы, из них складывались слова, слова сплетались в стихи, а мозг работал без устали, словно колесо злополучной Пряхи.
В огромном гардеробе я заметила новые наряды — наряды, подходящие скорее для принцессы, чем для безмолвной узницы, которая никогда не покидает своей башни. Я видела, что слуги отмыли стены и заменили сгоревшие шторы в моей старой комнате. Вместе с ними исчезли и наши с Тирасом рисунки — что-то оттерли, что-то закрасили. Но сквозь запахи краски и мыла все равно просачивалась едкая вонь — напоминание о том, на что способно неосторожное слово. Книги тоже пропали, и я порой размышляла, пришлет ли мне Тирас новые или он теперь боится меня, как боялась себя я сама?