Птица у твоего окна
Шрифт:
Он еще не вернулся. Немая квартира способствовала нарастанию тревоги.
«Его не отпустили? Но за что его вообще, забрали? Должна же быть справедливость?!» – с волнением думала Таня.
К счастью, у Тани был записан телефон квартирной хозяйки (Антон снимал квартиру). С нетерпением дождавшись своей очереди у телефона – автомата, согрев дыханием зябнущие пальцы, Таня стала вращать телефонный диск. Хозяйка оказалась дома, но она ничего не слышала об Антоне.
Таня сидела в задумчивости на скамейке, когда услышала знакомый
Таня села к Володе в машину.
– Володя, надо что-то делать. Мы должны узнать хотя бы за что его забрали.
– Его вполне могли взять за хулиганство, но, я думаю, подержат и выпустят…
– А если нет?
– Если нет – тогда дело осложнится, – хмуро сказал Володя, глядя на Таню добрыми тусклыми глазами. Потом ударив по рулю, скомандовал:
– Поехали!
Они тронулись. Под колесами трещал молодой лед, покрывший лужи. Он рассыпался белым стеклянным порошком.
Небо хмурилось. Ветер гнул острые верхушки деревьев.
Они въехали в поток машин, долго петляли, кружили, то и дело, тормозя у мигающих светофоров.
Володя успокаивал Таню:
– Не волнуйся. Что-нибудь придумаем. Жизнь – не гладкая дорога, бывают на ней всякие рытвины и ухабы… И нужно мужество все эти неприятности выдерживать. Человека не хватит, чтобы выдержать. А нужно, чтобы хватило!
– Ну скажи, Володя, ведь если по справедливости, ему ничего не должны сделать? В чем Антон виноват?
– Ох, сейчас такое время, все может быть!
Царь поскуливал, бил хвостом по дверце, и Таня успокаивала его, гладя густую черную шерсть.
Здание третьего отделения было желтым, стены, облупливались, как бы счищая с себя чешую.
– Наверное, еще при Сталине строилось, – сказал Володя.
Дверь на входе имела более современный вид, но была такой огромной и тяжелой, что пришлось прикладывать усилия, чтобы ее открыть. Володя, заперев пса в машине, приказав сторожить, догнал Таню.
В отделении было полупусто. Какая-то женщина уговаривала дежурного, сидящего за стеклянной перегородкой, выпустить ее сына.
Тот нервничал:
– Мамаша, я вам говорю, что за эти дела не отвечаю. Я только на дежурстве. … Да, знаю я вашего несравненного! Следить нужно было за сыном, воспитывать, как следует…
– Но он же совсем ребенок, – плакала женщина. – Его другие толкнули на это, а он по неразумности и пошел.
– Свою голову должен на плечах иметь. Ладно, гражданочка, разберемся. Идите, идите и думайте…
Глаза дежурного выпучились на Володю и Таню. На Тане он задержал внимание.
– А вы чего хотели, девушка?
За нее ответил Володя, нервно теребя бороду:
– Мы хотели узнать о нашем товарище. Его вчера забрали в парке Кирова.
– Пьяным? – равнодушно спросил дежурный
– Нет, он был среди художников, он был совершенно трезв и попал к вам по чистой случайности.
– К нам по случайности не попадают, – небрежно вставил дежурный, продолжая листать книгу.
– Но он ни в чем не виноват, – сказала Таня, с надеждой глядя на дежурного.
– Разберемся, – повторил привычную фразу дежурный и взял трубку. – Так значит Терехов? Есть такой… Алло… Что у нас там по Терехову А.И.? Да, Те-ре-хо-ву… А.И. Вчера…
Какое-то время он слушал, кивая.
– Немного погуляйте, – сказал дежурный.
Таня и Володя вышли в беседку в небольшом, запущенном скверике. Небо хмурилось, сквозь угрюмые тучи поблескивало холодное солнце и тут же скрывалось за плотным темным одеялом мрака. Было морозно и холодно. Лавочка в беседке была старой, изрезанной ножом.
Володя, легонько обняв Таню, успокаивал:
– Вот такая жизнь, Таня… Бывают радости, но они перемежаются с горем….
У Тани на душе было тускло как никогда. Она молчала.
Володя сходил к машине и привел Царя. Верный пес лизнул Тане руку шершавым теплым языком.
Коричневые листья летели под ветром и мягко стучали о стенд «Их разыскивает милиция».
Володя ушел узнать новости, его долго не было. Наконец-то он вышел – прямой, с непроницаемым лицом. Пришел и, вздохнув, сел.
– Ну что? – тревожно спросила Таня.
– Дело неважное. Его обвиняют в сопротивлении работникам милиции. Он там ударил кого-то.
– Но ведь его самого били.
– Сейчас этого не докажешь. У нас же работники милиции – чистые и гуманные люди.
– Я сама видела, могу быть свидетелем.
– Тебя никто и слушать не станет. А могут еще и в спекуляции обвинить.
Таня вздохнула, и они замолчали, уставившись в пасмурный серый мир.
К отделению подходил человек в пальто. По ветру развевались его поседевшие волосы. Таня сначала равнодушного взирала на него, а потом вдруг поймала себя на мысли, что где-то уже видела его. Вспомнился разговор в бассейне. Это он разгадал тайну записки Карамзиным, расспрашивал ее подробнее об этом. Тогда они вроде бы нашли общий язык. Какой-то капитан… Как же его? Никандров или Никаноров…. Кажется, Никаноров. А что если…
Таня вдруг сорвалась с места.
– Подождите, сказала она удивленному Володе. – Я, кажется, знаю этого человека. Он может помочь нам…
Никаноров уже собирался входить, но задержался, пропуская кого-то. Здесь его и нагнала Таня, взяв за рукав.
– Здравствуйте, товарищ Никаноров. Это я, Таня. Вы помните меня?
Никаноров ошеломленно оглянулся. Он был весь в делах, мысли его были далеко. Какая-то кареглазая девушка… И он мгновенно вспомнил ее.
– Да, припоминаю. Ласточкина? У тебя ко мне дело?