Птица у твоего окна
Шрифт:
Вся улица была озарена белым цветом, мир изменился, казался светлым и чистым. Было что-то радостное и трепетное в этом.
Только когда Танина голова коснулась подушки, она почувствовала страшную свинцовую усталость.
***
Утром снег сморщился, почернел, но во второй половине дня начал вновь лететь тихо и мягко на мерзнущие уличные фонари, металлические крыши автомобилей, на шляпы прохожих. Снег щекотал лицо, оставляя холодные жемчужные капли.
У Антона собрались близкие ему люди. Пили мятный
Антон рассказывал:
– Допрашивал меня некий Коваленко, большая сволочь. Явно хотел навесить на меня незаконную торговлю, обвинял в сопротивлении работникам милиции. Я говорю, если я торгаш, должны быть доказательства. На чем я наживаюсь? На картинах? А вы думаете на них много заработать можно? Если в год их парочку купят и то хорошо! А вы знаете цену холстам и краскам? Если я торгаш, где результаты моей наживы – машины, дача? Я живу на те гроши, что получаю в издательстве, а с картин имею мало. Он, говорит, работать надо! А это что, не работа? Это моя жизнь! А что касается сопротивления работникам милиции. Простите, говорю я, эти пьяные грубияны, выродки, избивающие людей – это есть наша славная доблестная милиция, о которой пишут книги и снимают кино?
Коваленко ругался, кричал, что привлечет меня за оскорбление и наконец, в запале, дал мне пощечину. Это он так выразил убогость своей души и ума, ну и бог с ним! Меня отвели в камеру. А часа через полтора, примерно, приходят, говорят, выходи с вещами. … Так я вернулся на белый свет. А Никанорова я не видел. Но, во всяком случае, я ему очень благодарен, наверняка это благородный и честный человек. Но все же, как сложится судьба у остальных задержанных?
Таня никак не могла понять, что же произошло. Она говорила Антону:
– Как же так, мы одно из самых гуманных и справедливых государств в мире, строящее новое, отличное от других, более справедливое общество, где по идее должны развиваться все таланты человеческие, где должен быть открыт доступ науке, искусству, и вдруг, такое! С дубинами на кого – на творческих людей! Нет, Антон, это у меня в голове не укладывается! Это возмущает до глубины души! Расскажи мне кто-нибудь – никогда бы не поверила, если бы сама не увидела. Или я что-то по молодости не понимаю.
Антон, поставив стакан в серебряном подстаканнике, вздохнув глубоко, сказал:
– Друзья мои, Таня задала закономерный вопрос, который мы уже давно задаем сами себе. Да, Танюша, ты еще немного видела и не все понимаешь. Ты только начинаешь прозревать.
– Все, что произошло – вполне закономерно, что уж тут говорить. В нашем тоталитарном государстве с таким авторитарным методом руководства, извините меня все за такие заумные слова, можно и не такое увидеть, - сказала Ирина.
Она встала, чтобы подлить еще чаю.
– Как же так? Ведь создавалось государство гуманное, свободное. Какие идеи великие были, какие цели!
– Идеи то действительно были великие, - сказал Антон, осторожно беря щипцами кусочек сахара. – Социалистическая
– Да, все, что произошло, это следствие той системы, которая у нас сложилась, - тихо сказал Володя. – Если у власти – малообразованные личности, пробравшиеся туда по головам, то, как они могут разбираться в искусстве?
– Ты знаешь, там ведь есть люди, закончившие по два вуза, – заметил Антон. – Но образование еще не значит духовность!
– Так консультировались бы со специалистами, прежде чем устраивать разгром, - горячо сказала Таня.
– А многие специалисты сами же им и прислуживают – ответил Антон. – Выгодно и удобно, чтобы писали, рисовали и пели только о том, что разрешено. Безобразно просто и неопасно! Некоторых выслужившихся деятелей искусства награждают, дают им титулы, они признаны официально. А остальные – сидите тихо, как мыши и не пищите. Творите, но только то, что сверху спустили. Иначе вас же по шапке и ударят. Работайте тихо на заводах и в колхозах, получайте свои трудовые. На хлеб, на водку хватит вполне, это главное. Живите в серости! Конечно, не все выдерживают, уезжают из страны. Но на Западе пробиться может не каждый. Вот так!
– Обидно и горько, - сказала Таня.
– Обидно…
– Ребята, давайте о чем-нибудь повеселее, - сказала Ирина, собирая чашки, блюдца. – Танюша, давай быстренько приберем, а потом Володя нам споет, а мы подхватим. Да, Володя?
Володя задумчиво кивнул. Вскоре он так задумчиво перебирал струны, настраивая ее. Потом резко ударил по струнам, и как колокольный звон тишину резко всколыхнула песня «Я не люблю» Высоцкого. Все слушали ее затаив дыхание – так много боли вкладывал Володя в исполнение. Оживившись, Володя исполнил «Поля влюбленных», «Кто виноват».
Звонок в прихожей заставил Володю затихнуть. Он вопросительно посмотрел на Антона. Тот пожал плечами:
– Я никого не жду.
– Может, кто из наших, - предположила Ирина. Она пошла открывать.
В прихожую вошли какие-то люди. Сквозь дверь в комнату долетали голоса.
Таня заметила, как нахмурился Антон. Его тревога передалась и Тане.
– Я спрашиваю о Терехове. Он ведь дома?
– Дома.
– Где он?
– Проходите, он в комнате.
На пороге стояло двое мужчин. Их одежду покрывал легкий снег, сбегавший с ботинок на пол в черные лужицы.
– Добрый вечер. Извините, что помешали вашему отдыху. Кто из вас Терехов Антон Иванович?
– Это я – ответил Антон, чуть привстав.
– Мы из милиции, – незнакомец показал удостоверение. – А вот ордер на ваш арест. Собирайтесь. Документы на стол.
Он показывал Антону лист бумаги. Тот, вздрогнув, взял его и, не веря, механически пробежал его глазами.
– Простите, но в чем моя вина?
– Вашу виновность докажет суд. Не беспокойтесь, во всем разберемся. Вы лучше соберите необходимые вещи и поторопитесь, пожалуйста. И еще – уберите собаку.