Птичий грипп
Шрифт:
Иосиф возник на трибуне съезда и бодро, во всю силу легких, каркнул:
– Ура!
И предложил доктрину.
– «Снежинки ртом ловила, очень мило…» – Зал податливо смеялся. – Чего это? Снежинки, холод, сырость… Несчастная любовь, ангина… Зачем это? Зачем нам этот санный путь с однозвучным колокольчиком? Нам нужно четкое позитивное сознание!
В перерыве он вышел на ступеньки кинотеатра, олицетворяя позитив.
Сорокалетний уже мужик с морщинами у глаз, горькой складкой у губ, нервными стреляющими глазами.
Иосиф стоял, черная расстегнутая
Подле Иосифа в этот момент стоял Степан и следил за ним с интересом. К Степе при том настойчиво прижималась журналистка Ирина Бойко, она обслуживала интернет-портал «Скандалы». Эта Ира была громадного роста, с широкой мужицкой спиной, синеглазая. Черные волосы блестели, стянутые на макушке. Губы она красила в кровавый цвет, веки – в голубой. И вот Ира налегая на Степана, вдруг баском стала сочинять ему в самое ухо, будто Иосиф у нее ночевал, пил с ней водку и свел ее с ума своим допотопным орудием…
Степан не выдержал откровений, повернулся к уплетавшему бутерброд Воронкевичу и спросил:
– Ирина хорошая?
Иосиф покосился на великаншу, качавшуюся в сапожищах. Без стеснения Ира завлекала его мглой ресниц, суровым синим взглядом. Шарами под блузой.
– Очень приятно. Рад знакомству… – интеллигентски скукоживаясь, прошамкал он бутербродом.
И взглянул исподлобья, как еврейский мальчик на казака-наездника, взмахнувшего нагайкой.
Ребята из регионов курили на ступеньках. Резкие, дикие, которые завтра сдохнут, а сегодня хотят алкоголя, порева, жрачки и лютой битвы. Партия дает им энергию, чтобы упорствовать и вырастать в кварталах бедноты.
– Мы ее заманили. Дрюха шило воткнул. Короче, час освежевывали. Мясо зажарили.
– Ну и?
– Жесткач. Кошкой воняет. Мочой. А шкуру я затарил…
Обсуждали охоту на лисицу. Говорил скуластенький невысокий пацан с прокуренным пороховым лицом и вялыми лепестками рта. Ему внимал тощий длинный весельчак, вдохновенно подпрыгивавший с ноги на ногу, вместо левого глаза у него краснела ямка.
– Степа! – обратился Иосиф ядовитым голосом.
– Да? – Неверов вздрогнул.
– Степа, а что ты делаешь у нас?
– У вас?
– Да, у нас – в НБП.
– Видите ли, – Неверов отвечал медленно: Вы – это партия войны. Вас осмеивают, считают полудурками, не берут в расчет, давят, но вы от этого только сильнее. И побеждаете. В сердцах тех побеждаете, кто не верит ни во что, потому что ждет настоящей веры. Эту веру вы даете. Знаете, почему нацболы мне интересны? Потому что – пообщаюсь, и вера пробуждается!
Воронкевич недоверчиво подмигнул.
Ира выплюнула сигарету. Вдруг она заговорила про то, как недавно ехала на частнике, а тот принял ее за переодетого мужчину.
– Парень, не пидарась! – наставлял ее водила.
– Да девушка я!
– Ты богатырь, а не девушка! Куришь-то зачем? Бросай это дело, милый. Нормальным становись.
В салоне его консервативно играло радио «Ретро».
Ребята загоготали на эту историю. Захихикал и Степан. Хохотнул Иосиф.
Их борьба продолжалась.
В регионах яйца летели в чиновников, раз за разом по двое-трое нацболов приковывали себя к дверям важных учреждений. В Москве случилось вовсе ЧП.
Пятнадцать человек (ровно – пятнадцать) пришли к Министерству чрезвычайных ситуаций. Они выглядели как инопланетяне. В старомодных противогазах с хоботками и шуршащих при каждом движении салатовых хламидах.
– Боевая тревога! – мычал пацаненок через маску. – Учения! Эвакуация!
– Санитарная служба! – плаксиво мычала под маской пацанка.
Вахтер ошалело запустил гостей, которые поднялись в кабинет министра чрезвычайных ситуаций. Сотрудники, побросав открытые кабинеты с включенными компьютерами (учения так учения), послушно столпились на улице перед дверями и чего-то ждали, задирая носы к летающим тополиным пушинкам.
Окно босса на втором этаже распахнулось. Не замечая зрителей, увлеченный бесконечным вальсом пушинок к невидимому за пеленой дня мерцанию созвездий, нащупывая глазами где-то совсем высоко нездешнего Хозяина, их босс, господин министр, высунулся по пояс. Его галстук завис.
– Громче! – раздался позади министра окрик.
Мужчина дернулся, точно его укололи в мягкое место, и закричал:
– Газ-нефть! Газ-нефть! Газ-нефть!
Ему шлепнули по затылку, он обернулся, переспросил и исправился:
– Да, смерть! Да, смерть! Да, смерть!
– Мы ненавидим правительство!
– Пытать и вешать! Вешать и пытать!
– Обыватель – козел!
И снова:
– Да, смерть!
Так он вскрикивал эти лозунги, министр с мужественным бойцовским сухофруктом физиономии под седеющим начесом волос. Рот, некогда вальяжный, разевывался широко… Иногда сухофрукт растерянно оборачивался, видимо переспрашивая какой-то особо чудной лозунг.
Но учился быстро, запоминал сразу, способный человек, не зря выбился в министры…
Над его головой мелькнул блестящий предмет.
Люди шарахнулись. Прямо им под ноги со звоном врезалась стеклянная доска. И раскололась. Это был портрет президента.
Иосифа посадили в Лефортово (распознав как вдохновителя). Ребят запихнули в Бутырку. Министр занемог и отъехал в ЦКБ (его начес был совершенно белым).
Перед тюрьмой ребят привезли в милицию. Там с ними говорил фээсбэшник, которого звали Ярослав. Ярик. Раньше он допрашивал в Чечне.
Всякий революционер чувствовал опустошающее бессилие, когда думал про этого Ярика. То был лютый палач наших дней, жил в Москве, кажется в центре, вроде любил гулять по бульварам. Имя «Ярик» ассоциировалось с древней княжеской Русью, с надменным властелином-однодневкой, который скачет по полю, копьем добивая раненых, и холодный туманно-голубой свет плещется в глазницах…