Птичка певчая
Шрифт:
Наконец, поборов смущение и отбросив стыдливость, он обратился ко мне:
— Феридэ, дорогая, спустись-ка пониже…
Я перестала смеяться и серьезно спросила:
— С какой стати?
— Так… Хочу с тобой поговорить…
— Нам не о чем с вами разговаривать. Не мешайте мне…
— Феридэ, брось шутить!
— Шутить?! Какие могут быть шутки?..
— Ну, это уже слишком! Если ты не хочешь спуститься вниз, тогда я могу подняться к тебе.
Уж не ослышалась ли я? Если на дороге попадалась крохотная лужа, мой кузен хватался за голову;
Но в этот вечер Кямран действительно озверел. Ухватившись руками за нижний сук, он вскарабкался на него и собрался лезть еще выше.
На миг я представила, как вот сейчас, ночью, встречусь с ним лицом к лицу на этом дереве, и чуть не сошла с ума. Это было бы ужасно! Увидеть вблизи его зеленые глаза… Да я вцепилась бы в него, и мы превратились бы в хищных птиц, бьющихся между ветвей не на жизнь, а на смерть. Выцарапав ему глаза, я непременно швырнула бы его на землю и бросилась бы сама. Но в следующую минуту я подумала, что так поступать не следует. Перегнувшись с ветки, я приказала:
— Стойте!.. Ни с места!..
Кямран не обратил внимания на мои слова, даже не удостоил меня ответом. Встав ногами на ветку, он высматривал наверху следующее удобное местечко.
— Стойте! — решительно повторила я. — Не то будет хуже!.. Вы ведь знаете, что я — Чалыкушу… Деревья — это мое царство, и я не переношу, когда кто-нибудь вторгается в него.
— Какой странный разговор, Феридэ…
Действительно, разговор был очень странным.
Мне пришлось невольно взять шутливый тон. Приготовившись лезть еще выше, если Кямран не остановится, я сказала:
— Вам известно, что я вас просто обожаю! Поэтому будет очень неприятно, если мне вас придется спустить с дерева. Весьма печально, когда молодой человек, читавший пять минут назад любовные стишки, начинает вдруг кричать не своим голосом: «Помогите, помогите!..»
Слово «помогите» я произнесла, громко смеясь и подражая голосу Кямрана.
— Сейчас мы встретимся! — воскликнул Кямран, не обращая внимания на мои угрозы, и продолжал карабкаться вверх по веткам. Страх сделал его смелым и проворным.
Казалось, мы играли на дереве в горелки. Кямран приближался, а я лезла все выше и выше, ветви становились все тоньше и тоньше… Внезапно я подумала, что можно спрыгнуть на забор и убежать. Но тогда я рисковала сломать себе руку или ногу. Тогда не мой кузен, а я сама плакала бы и стонала.
Однако ни за что на свете мне не хотелось встречаться с Кямраном на дереве. Пришлось пойти на хитрость.
— А нельзя ли узнать, — спросила я, — почему это вам так хочется поговорить со мной?
Маневр удался. Кямран сразу же остановился и серьезно сказал:
— Мы с тобой шутим, Феридэ, а вопрос очень серьезный. Я боюсь тебя.
— Вот как? Чего же тебе
— Боюсь, будешь болтать.
— Разве это не то, что я делаю каждый день?
— Боюсь, что на этот раз твоя болтовня будет не совсем обычной…
— А что чрезвычайного произошло сегодня вечером?
Кямран устал, выбился из сил. Не заботясь уже больше о наглаженных брюках, он сел на ветку. Вид у него был подавленный, унылый, но он все еще пытался шутить.
Мне не было жалко Кямрана, просто я не могла его больше видеть и хотела как можно скорей остаться одна.
— Успокойся. Поверь мне, бояться нечего. Ступай сейчас же к гостям. Неудобно.
— Ты даешь слово, Феридэ?.. Даешь клятву?
— Да, и слово и клятву… Что хочешь.
— Могу ли я верить?
— Мне кажется, надо поверить. Я уже не ребенок.
— Феридэ…
— Да и откуда мне знать, чего ты боишься? Что я могу разболтать? Я сижу одна на дереве…
— Не знаю, но я почему-то не верю…
— Говорят тебе! Я уже выросла и стала совсем взрослой. Значит, надо верить. Ступайте, мой дорогой кузен, не волнуйтесь, есть вещи, которые видит ребенок, но молоденькая девушка ничего не заметит. Идите и успокойтесь.
Испуг Кямрана, кажется, сменился удивлением, он непременно хотел меня увидеть и упрямо тянул голову вверх.
— Ты как-то совсем по-новому говоришь, Феридэ… — сказал он.
Боясь, что мы так и не кончим разговора, я закричала, притворно гневаясь:
— Ну довольно… Будешь тянуть — возьму слово назад. Решай сам.
Угроза подействовала на Кямрана. Медленно и неуверенно ища ветки ногами, он спустился с дерева и, стесняясь идти в ту сторону, куда убежала Нериман, зашагал вниз по саду.
* * *
После этого происшествия счастливая вдовушка перестала появляться у нас в доме. Что касается Кямрана, то, я чувствовала, он побаивается меня. Всякий раз, возвращаясь из Стамбула, он привозил мне подарки: то разрисованный японский зонтик, то шелковый платок или шелковые чулки, то туалетное зеркало сердечком или изящную сумочку… Все эти безделушки больше предназначались взрослой девушке, чем проказливой девчонке.
В чем же был смысл этих подношений? Не иначе, он хотел задобрить Чалыкушу, зажать ей рот, чтобы она никому ничего не разболтала!
Я была уже в том возрасте, когда мысль, что тебя помнят, не забывают, доставляет удовольствие. Да и красивые вещи мне очень нравились. Но мне почему-то не хотелось, чтобы Кямран или кто-нибудь другой знал, что я придаю значение этим подаркам. Если в пыль падал мой зонтик, разукрашенный бамбуковыми домиками и косоглазыми японками, я не спешила его поднимать, и тогда одна из моих тетушек выговаривала мне:
— Ах, Феридэ, вот как ты ценишь подарки!
Среди подношений Кямрана была сумочка из мягкой блестящей кожи. Невозможно передать, какое наслаждение мне доставляло гладить ее рукой, но однажды я сделала вид, будто хочу набить ее сочными ягодами. Ну и крик подняли мои тетушки!..