Птичка певчая
Шрифт:
Когда мы ночью на пароходе ехали в Ч…, мне не спалось. Море было темное. Какой-то пассажир на палубе напевал заунывным голосом: «Мое беспокойное сердце у тебя, с тобой…» Я тут же забыла эту песню. Прошли месяцы. Но вот однажды апрельским днем, когда у нас в саду стали распускаться первые цветы, я вдруг ни с того ни с сего принялась напевать эту песню. Непонятная загадка — душа человека! Каким образом я могла запомнить эту мелодию, эти слова? Ведь я слышала их всего только раз в жизни.
Вчера вечером, повторяя последнюю строчку: «Мое беспокойное сердце у тебя, с тобой…» —
Больше никогда не буду петь эту песню.
Ч…, 20 июня.
В школе у меня есть приятельница, звать ее Назмие. Это веселая симпатичная девушка лет двадцати пяти. Говорит она очень приятно. Каждый вечер куда-нибудь приглашена. Наши учительницы ее не особенно любят. Мне приходилось слышать о ней кое-какие сплетни. По-моему, женщинам не по вкусу, что она одевается слишком нарядно, даже вызывающе. А может, ей просто завидуют. Не знаю. У Назмие есть жених: армейский капитан, кажется, очень хороший молодой человек. Но его родители не дают согласия на их брак, поэтому молодым людям приходится пока скрывать свои отношения. Об этом приятельница рассказала мне по секрету и просила не выдавать ее.
Вчера, когда я изнывала дома от скуки, Назмие заглянула ко мне.
— Феридэ-ханым, я пришла за вами, — сказала она. — Тетя моего Феридуна сегодня пригласила меня к себе на вечеринку, которую устраивает у себя в поместье. Она не знакома с вами, но просила передать вам привет и непременно пожаловать к ней.
— Как можно? — удивилась я. — Пойти в гости к чужим, незнакомым людям?
Назмие с грустью и укоризной посмотрела на меня:
— Тетку моего жениха ты называешь чужой?.. А я так хотела познакомить тебя с моим женихом! Клянусь аллахом, если ты не пойдешь, то и я не пойду!
Я не соглашалась, придумывая всевозможные причины. Но Назмие отвергала все мои доводы, которые, надо сознаться, были весьма нелепы и несерьезны. Приятельница моя, как я уже сказала, была девушкой с характером и могла кого угодно обвести вокруг пальца. Она так упрашивала, так уговаривал, что я, наконец, не выдержала и согласилась.
Только одно ее замечание заставило меня насторожиться. Когда я начала одевать Мунисэ, Назмие нахмурилась и спросила:
— Ты девочку хочешь взять с собой?
— Конечно. Как я могу оставить ее одну? А что, разве ты возражаешь?
— Нет, не возражаю, конечно… Еще лучше. Но ведь ты иногда оставляешь ее одну. Я поэтому…
— Да, но я еще никогда не уходила на весь вечер.
Нельзя сказать, чтобы я была такой уж непонятливой. За два года мне пришлось увидеть и услышать очень многое. Но какую я допустила оплошность в тот день! Удивляюсь, как эти слова Назмие не показались мне подозрительными. Возможно, скука, желание побыть на свежем воздухе сбили меня с толку.
Маленький фаэтон перевез нас через реку и покатил по тропинке, скрытой деревьями. Нам встретилось стадо на водопое. Старый чабан доставал журавлем из колодца воду и наполнял ею каменное корыто, у которого
Через полчаса мы подъехали к старому дому, окруженному со всех сторон навесом, увитым зеленью. Вокруг, насколько хватало глаз, простирались виноградники.
Тетка Феридуна-бея оказалась полной пожилой женщиной. Она мне не понравилась. Женщине в таком возрасте не подобает одеваться так крикливо. Волосы ее были выкрашены в рыжий цвет, брови насурьмлены, щеки ярко нарумянены. Словом, на нее было страшно смотреть.
Она провела нас в комнаты на втором этаже, сняла с меня чаршаф, затем с излишней фамильярностью поцеловала меня в щеки, словно обнюхала, и сказала:
— Как я рада нашему знакомству, золотко, дочь моя! Ах, Гюльбешекер! Что за Гюльбешекер! Действительно, прямо хочется попробовать… Просто зажигаешь!..
Я ужасно сконфузилась. Однако надо было держаться и не подавать виду. Есть безалаберные люди, которые часто не думают, что говорят. Очевидно, тетка Феридуна-бея была именно такой.
Нас с Мунисэ надолго оставили одних в комнате. Солнце село. Розовый вечерний свет, который пробивался сквозь густую листву навеса, постепенно угасал. Я шутила с Мунисэ, пыталась развлечься, но в сердце заползала тайная тревога. Мною овладело беспокойство. Из сада доносились мужские и женские голоса, возгласы, смех, звуки настраиваемых скрипок.
Я выглянула в окно, но сквозь густую листву нельзя было ничего увидеть.
Наконец на лестнице послышались шаги. Дверь открылась. Вошла хозяйка с огромной лампой в руках.
— Дочь моя, золотко, это я нарочно оставила тебя в темноте. На закате наши сады такие чудесные… Невозможно насладиться их прелестью.
Старуха поправила в лампе фитиль и принялась рассказывать о том, что в лунные ночи эти сады превращаются в рай.
В этот момент в комнату вошла Назмие. Я успела заметить за дверью двух офицеров в форме. Голова у меня была непокрыта, я сделала шаг назад и хотела закрыть волосы руками.
Назмие засмеялась:
— Милая, какой ты стала провинциалкой! Но ты, конечно, не собираешься бежать от моего жениха. Убери руки. Стыдно, клянусь аллахом!
Приятельница была права. Причин смущаться не было.
Офицеры, неловко ступая, вошли в комнату. Назмие представила одного:
— Феридун-бей, мой жених. Феридэ-ханым, моя подруга. Как я счастлива, что имена двух дорогих мне людей так похожи.
На эту шутку молодой офицер улыбнулся, широко растягивая рот. Помню, когда я была маленькой, бабушка покупала оригинальные спички. На коробках был изображен ярмарочный красавец с закрученными усиками, приподнятыми плечами, курчавыми волосами, а один локон опускался к самому глазу. Феридун-бей словно сошел с этикетки такой спичечной коробки.