Птичка по имени Авелин
Шрифт:
Он снимает меня с себя, находит в ящике нож и быстро перерезает веревку над моими запястьями. Рук я уже не чувствую, тело словно чужое. Хиро укладывает меня на тюфяк, раздвигает колени и без промедления врывается внутрь, жадно приникая к моим губам. Веревочные узлы впиваются в кожу, трутся, давят, на руки обрушивается колючая боль. Я беспомощно мотаю головой, мычу ему в рот, извиваюсь... и вытягиваюсь в струну от неожиданного удовольствия, скручивающего тело. В глазах темнеет, воздуха не хватает. Я хрипло кричу, из глаз текут слезы. Быстрыми взмахами ножа ниххонец освобождает
– Сладкая... птичка моя, – невнятно бормочет он. – Моя жена.
У меня нет никаких сил, я даже шевельнутся не в состоянии, а он мнет мои плечи, скользит внутри. Тело мокрое от пота, между ног уже щиплет. Губы, руки, таранящий лоно член – далеко не нежный. Оргазм – длинный, острый до боли – снова становится неожиданностью – мне казалось, что тело уже ничего не в состоянии ничего испытывать. Где-то на краю сознания рычит, изливаясь, Хиро, а я плыву на волнах удовольствия, качаясь и почти теряя сознание, не в силах даже кричать.
В себя прихожу от прикосновений прохладной мокрой тряпочки, обтирающей мои бедра. Хиро, уже натянувший штаны, смотрит встревоженно.
– Ли, ты в порядке? Прости, я увлёкся. Я сделал тебе больно?
– Ты сделал мне хорошо... на грани боли, – шепчу я, сглатывая. – На руках синяки останутся.
– Не только на руках, – мрачнеет он. – Ссадины по всему телу. У тебя слишком нежная кожа для веревок.
– Заживет, – вяло отмахиваюсь я. – Зато день своей свадьбы я всегда буду вспоминать, как нечто потрясающее. Ой, ты веревку испортил! Порезал!
– Лучше испортить веревку, чем тебя, – улыбается Хиро, вытягиваясь рядом со мной и проводя пальцами по красным следам на моей груди. – Нельзя долго держать женщину связанной, но распутывать это всё у меня терпения не было.
Я довольно мурлычу. Довести терпеливого ниххонца до дрожи в руках могу только я, и это мне льстит.
Корабль покачивается, голова кружится. Я закрываю глаза и шепчу сквозь неумолимо подкрадывающийся сон:
– Люблю тебя.
Хиро закутывает меня в кокон одеяла и затихает рядом.
48. Эпилог
Острова – это рай на земле. Такой, как привыкли считать в Эльзании: теплое море, золотой песок, пальмы с мохнатыми коричневыми… яйцами, как назвал их Хиро. Такой, как принято видеть рай в Ниххоне: страна изобилия, где яркие птицы не боятся людей, смело садясь им на плечи и головы, где журчат ручьи с чистой водой, а на деревьях зреют диковинные плоды.
Когда-то здесь жили только туземцы – невысокие, коренастые, с шоколадной кожей. Но потом сюда пришли белые люди, попытавшиеся присвоить это райское место себе. Один за другим они умирали в страшных мучениях, потому что духи этого места надежно защищали свои владения. Белым людям пришлось спрятать оружие и попытаться договориться с шаманами. Достигнуть компромисса удалось не сразу. Туземцы чужаков не любили, и их можно было понять.
До сих пор сюда пускали не каждого: духи решали, кто достоин ступить на золотой песок Ильенских
Я волновалась, что меня они не примут. Хиро уже бывал здесь, когда привозил дочь Шанторов. Ему препятствий не чинили. Поэтому мы договорились, что, если меня не пустят, он поплывет один за девочкой и вернется так быстро, как сможет. Капитан, который все равно собирался простоять здесь несколько дней, торгуя с местными (с Островов привозили прекрасный жемчуг, птичьи перья, перламутр для пуговиц, фрукты, рыбу и всякие декоративные поделки туземцев), был не против. Однако шаман, невысокий тщедушный старичок с лицом, похожим на печеное яблоко, посмотрев на нас с Хиро, поклонился и жестом подозвал к себе. Говорил он на ломаном эльзанском:
– Черная сокол, ты усмирить своих демонов, это хорошо, - заявил старик. – Не зря я позвал того красного с плетью. Он нашел тебя, и ты больше не убегай. Теперь ты окончательно свободный. Можешь сойти в воду.
Хиро окаменел, изо всех сил сжимая челюсти.
– Женщина-птица тоже чиста душой. Твое сердце полно любви. Для меня честь звать тебя гостьей. Только хочу сказать, что недолго: дитя должно родиться на земле предков, потому что наследие духа заберет.
Тут уже напряглась я, поскольку не так я планировала рассказать мужу о пополнении в нашей семье. Я все никак не могла подобрать момент, хотела сделать это красиво. Что ж, красивее некуда. Гневный взгляд, брошенный на меня Хиро, убедил, что он все правильно понял.
Шаман перешел к другим пассажирам, а нам надели на шею гирлянды из алых и желтых цветов и помогли спуститься к лодке. Я никогда не видела такого моря: нежно-голубого, прозрачного настолько, что можно было рассмотреть стайки рыбок, снующих на глубине. Я опустила руку в прохладную воду, потом облизнула пальцы и засмеялась: оно и вправду было горько-соленым.
Хиро молчал и сверлил меня глазами, а я отворачивалась, пряча улыбку, и подставляла лицо жаркому солнцу. Ничего. Я уверена, он рад.
Узкий нос лодки ткнулся в белый песок. Хиро выкинул на берег два наших сундука и свои торбы, а потом и сапоги следом. Обычаи требовали, чтобы на Острова чужеземцы спускались босыми, отдавая дань уважения этой благословенной земле. Муж спрыгнул в воду и протянул руки, желая снять с лодки меня, но я уже сняла туфли, кинула их на песок (одну из них тут же слизнула волна) и сама шагнула в воду с другого борта. Мне показалось, что так будет правильно. Сначала вода показалась мне нестерпимо холодной, потом – ласковой, нежной. Она щекотала лодыжки, сворачивалась клубком вокруг моих ступней и тянула за подол платья. Я засмеялась. Ступни проваливались в песок. Я хотела поймать свою туфлю, но туземцы не позволили.