Птицы небесные. 1-2 части
Шрифт:
Вслед за ней, недели через две, отошел к Богу наш знакомый Алексей, возлюбивший чтение Псалтири. До последнего дня старичок не оставлял любимую книгу. Сам прибрал свою комнату и койку, предупредив сына:
— Сегодня я умру. Приходите прощаться…
Для родственников это было полной неожиданностью. Но молитвенник спокойно уверял родню, собравшуюся у его постели:
— Как только вода дойдет до сердца, я отойду ко Господу…
Помочь ему никто не мог, фельдшера в эти дни не было на Псху.
Метель замела все дороги. После полудня праведник скончался, словно уснул. Кончина этих людей произвела на всех верующих большое впечатление, а прихожан в молитвенном доме значительно
По промерзшей за ночь тропе утром я пришел на Псху для совершения панихиды над почившими. Там мы встретились с Александром, который теперь жил при домовой церкви. Абхазский отряд зачислил его в сторожа охранять ящики с боеприпасами.
— Слушай, Саша, ты бы лучше уехал в Москву! Сейчас очень плохая военная обстановка. Так ты можешь и на фронт попасть! — посоветовал я ему.
— Уеду, батюшка, непременно уеду. Только хочется мне пистолет выменять у абхазов на орехи. Мне за работу должны заплатить орехами. Достану пистолет и уеду…
Я неодобрительно покачал головой. На панихидное угощение Александр пришел пьяненький и безпрестанно просил у всех прощения.
— Ты что это, Сашка, явился на панихиду пьяней вина? — спросил у него кто-то из мужчин.
— Покаяться пришел!
Присутствующие тактично оставили нас наедине.
— Простите меня и вы, батюшка!
— За что тебя простить?
— За то, что пристрастился к вину…
— Бог тебя простит! — с жалостью ответил я. — Только все же тебе лучше уехать в Москву…
Большой радостью стало для меня приобретение старинного Добротолюбия, огромной и увесистой книги на церковнославянском языке в переводе преподобного Паисия (Величковского). Ее мне передала с хутора Ригдза православная семья, долгие годы хранившая книгу как великую ценность, оставленную им прежними монахами, погибшими впоследствии от рук НКВД. Такую книгу носил когда-то за спиной Странник, как он описывал ее в своих «Откровенных рассказах». Чтение Добротолюбия на церковнославянском языке необыкновенно услаждало душу и сердце. Ее перевод не шел ни в какое сравнение с русским текстом Добротолюбия. Но на возвышенных и созерцательных главах я засел, не в силах одолеть мудреный текст.
Весна звала нас на Решевей, куда мы отправились с Василием Николаевичем и его сыном, нагрузив на лошадь плуг и борону. Вдоль реки гулял свежий весенний ветер, сдувая с ольховых деревьев, утонувших в весеннем половодье, медовую пыльцу. Золотые облака клубами плыли над рекой, словно указывая нам путь в иную землю, где нет ни войны, ни смуты, ни скорбей. Земля словно ждала нас, освободившись от снега и дыша теплом и ароматом перепревших за зиму трав. Каждая борозда, поднятая плугом, сверкала на солнце лоснящимся глянцем пластов земли, окутанных паром. После того как мои друзья прошлись бороной по огороду, настала моя очередь мотыгой готовить грядки под картофель. Пока я сажал картофель, подошла пора сажать кукурузу, готовить грядки под рассаду огурцов, помидоров, сеять семена свеклы, моркови и зелени. Работая мотыгой, разбивая ею комки земли и утирая рукавом пот со лба, поневоле я часто ловил себя на мысли, не превращаюсь ли я из монаха в земледельца. Но успокаивал себя тем, что у меня есть келья в горах и что скоро я уйду туда, подальше от сельской суеты.
С какой радостью я вновь увидел свою крохотную церковь Пресвятой Троицы! Несмотря на все наше плотницкое неумение, она получились стройной и изящной. Один крупный недостаток, если внимательно приглядеться, выдавал неумение — большое количество щелей по углам из-за неудачного расчета угловых чашек. Но для меня эти недостатки не казались неудачей. Отыскав спрятанную под камнем
В пятом часу утра, когда по лесу только-только поплыл слабый утренний свет, я проснулся от сильного свиста: чистое, ясное и необыкновенно сильное пение соловьев заполнило окрестности. Я выглянул в окошко: казалось, все горы ожили и соловьиные рулады больше принадлежали им, а не этим сотням маленьких пичуг, прятавшихся в ветвях. Вслед за соловьями затенькали синички, из ущелий приплыло зовущие кукование далеких кукушек. И все же, как только начинались оглушительные трели соловьев, лес умолкал, потрясенный силой и чистотой соловьиного концерта. Прекрасная музыка гор не мешала молитве, а лишь усиливала ее, заставляя трепетать и петь мою душу…
Больше месяца провел я в своей церквушке среди пения соловьев и весенних грохочущих гроз, растягивая запас продуктов как можно дольше. Мне удалось законопатить все щели, оставалось сделать престол и жертвенник. Приближалась Пасха, продукты закончились, пора было идти вниз. Под гул орудий я пришел на Псху. Люди были озабочены: перевалы очистились от снега и теперь все ожидали новых диверсий или нападения со стороны грузин. По всем главным тропам работали минеры, устанавливая дополнительные мины. Одни из них назывались «лягушки», потому что при нажатии ногой выпрыгивали из земли и разрывались на уровне пояса. Другие были рассчитаны на массовое поражение. Эти мины, взрываясь, рассеивали огромное количество металлических шариков, уничтожая все живое в радиусе ста пятидесяти метров. Какие же дьявольски лукавые головы трудились за плату над изобретением этих изощренно придуманных смертельных устройств? Вряд ли у них осталось человеческое сердце…
Нашего обаятельного светловолосого паренька на Псху уже не оказалось. С ним случилась неприятная история, и его было искренне жаль. Александр постепенно пристрастился к местному виноградному вину и часто сиживал за бутылкой с солдатами из абхазского отряда. Приметив в ящиках автоматы, он соблазнился украсть один автомат и спрятал его в лесу. Пропажа быстро обнаружилась и после жесткого допроса Александр указал место, где спрятал оружие. В наказание его отправили на фронт, где бедняге пришлось хлебнуть всякого. Тем не менее Бог сохранил его во всех злоключениях и оставил в живых. В дальнейшем, как я слышал, Александр стал хорошим монахом в одном из московских монастырей.
А на фронте, на побережье, тем временем постепенно происходили существенные перемены. Абхазское ополчение, с помощью казаков и добровольцев из Северного Кавказа, набирало силу. Вместо охотничьих двустволок у абхазских бойцов появилось современное вооружение. К тому же абхазы оказались более стойкими и умелыми в боевой обстановке, чем грузины. Так как первая волна грузинского наступления состояла в основном из уголовников, выпущенных из тюрем, все они полегли в первых же боях под Сухуми. Второй призыв в слабеющие грузинские части состоял из крестьян различных провинций, для которых война в Абхазии была совершенно чужда и непонятна. В своем большинстве грузинский народ, обманутый холодным расчетом безжалостных политиков, не хотел войны.