Птицы небесные. 1-2 части
Шрифт:
Когда я встретился с художником, то взволнованно сказал ему, с огромным чувством благодарности:
— Знаешь, Анатолий, мне кажется, я становлюсь верующим!
— Вот и слава Богу! — порадовался он. — Как бы там ни было, идею добра остановить невозможно, как тьме не остановить свет. Если в человеке возникает идея стать добрым, то ее ничто и никогда уже скрыть не сможет. Ты, вот что, приходи ко мне в сад, там и поговорим, и добавил: — Тебе нужно начать ходить в церковь…
— А к церкви я еще как-то не готов… — признался я в смущении.
— Что же, значит нужно еще некоторое время, чтобы стать готовым… — заметил мой первый наставник во Христе.
Художник
Вечером я отправился искать дом моего друга. Огромная садовая застройка представляла собой лабиринт улиц с маленькими строениями, в которых никто не жил. Благодаря подробным объяснением Анатолия, найти жилье оказалось нетрудным. Их убогий домик оказался совсем крохотным: он состоял из маленькой кухоньки и одной жилой комнаты. По стенам висели картины художника, в основном, очень неплохие пейзажи русской природы. Он представил меня своей жене, худенькой и скромной женщине, вышедшей встретить меня с младенцем на руках. Пораженный их бедностью, я принялся хвалить красоту окружающего вида. Мой друг расспросил меня, как и где я живу, что читаю, но так как самым сильным для меня впечатлением стало Евангелие, то только об этом впечатлении я и говорил.
— Старайся постоянно читать Евангелие, — посоветовал мне Анатолий. — Но нужно еще уметь молиться…
— Молиться я умею! — не удержавшись, похвастался я.
— А как ты молишься?
— Говорю «Господи, помилуй!»
— Этого мало, нужно обязательно выучить молитву из Евангелия, которая называется «Отче наш». Ее дал людям Христос.
Я пообещал это сделать непременно. Наставник задумчиво посмотрел на меня, как бы испытывая мое расположение:
— Есть одна сильная православная молитва, мы с женой читаем ее, когда нам бывает трудно. Она называется Иисусовой молитвой…
— Расскажи мне о ней, прошу тебя! — загорелся я.
— Тогда слушай внимательно и запомни эти слова на всю жизнь: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя!» — раздельно и четко выговаривая каждое слово, произнес мой учитель.
— И это все? — удивленно протянул я.
— Да, все. Но сила у этой молитвы великая, со временем ты сам это узнаешь! Эту Иисусову молитву дал мне один старый монах, он скрытно живет в миру в затворе и ни с кем не встречается. Об этом, прошу тебя, никому не говори…
Я поклялся хранить тайну, взволнованный услышанным.
Мы помолчали. Мой друг углубился в себя. Видно было, что он хотел поведать мне еще что-то, но не знал, можно ли мне доверять. Наконец, он заговорил, строго глядя мне в глаза:
— Помнишь мой совет тебе, что нужно ходить в церковь?
— Да, помню. Но чем она может мне помочь? Ведь там такие же люди, как и я! — высказал я свое недоумение.
— Вот об этом мне и хотелось с тобой поговорить. Без Церкви невозможно стать по-настоящему верующим, потому что в ней живет Сам Христос. Хотя там есть свои сложности… — Анатолий замялся, не зная, как подойти к тому, что он хотел мне сообщить. — В общем, при каждом храме есть уполномоченный от КГБ, который контролирует всех священников, а они обязаны доносить о всех прихожанах в их церкви. И даже среди самих священников есть агенты КГБ, разрушающие веру людей. Мой совет такой: в церковь ходить нужно, а с батюшками, пока не узнаешь достоверно, что они искренне верующие, сближаться опасно, чтобы не сломать свою жизнь…
Я задумался, затем спросил:
— А как поступает твоя мама? Как посещаете церковь
— Мама ничего не боится. Она постоянно ходит в храм, исповедуется и причащается. А мы с женой ходим в разные храмы, то в один, то в другой, чтобы нас не запомнили… Чтобы быть верующим, нужно иметь свободу духа, это как вода, ее сжать нельзя, она отвергает всякое насилие. Когда люди хотят получше устроиться в этом мире за счет свободы духа, пытаясь ограничить ее, эта духовная свобода сметает все ограничения. Если хочешь стать действительно свободным, нужно иметь решимость!
— А что делать мне?
— Живи по совести и с молитвой, — очень серьезно ответил мне Анатолий, посмотрев на меня строгим взглядом. — А к церкви ищи свой путь.
Мы распрощались, и я, раздумывая об услышанном, неторопливо шел домой, чтобы хорошенько все осмыслить. Догадываясь о полном контроле над людьми со стороны КГБ, кое-что помня из рассказов отца о трагедии нашей семьи и об уничтожении казачества, хорошо зная, что большевизм — это самый жестокий режим на планете, я был полностью согласен с художником. Эта настороженность к священнослужителям и нежелание вручить свою душу неизвестному человеку на долгое время стала препятствием для серьезного и полного воцерковления моей души.
Оставив все недоумения и вопросы об отношении к Церкви на потом, я полностью отдался новому ощущению. Тихо и незаметно вера оживала во мне и оживляла душу и сердце. Куда бы я ни шел, ее мягкое и кроткое тепло всегда согревало меня. Теперь мне сильно хотелось отстать от всего дурного и непременно начать жить по совести, хотя я все еще плыл по течению, и мне было очень стыдно. Но что значит жить по совести? Это представлялось невыполнимой задачей, превосходящей мои силы. Тем не менее, вера возродила угаснувшее было желание пребывать в молитве, которую я узнал. Другие молитвы, кроме Отче наш и Иисусовой, мне не были известны. И все же самое главное — понимание необходимости серьезно заняться молитвенной жизнью уже созрело во мне, и этот путь виделся моему сердцу, как самый естественный для меня, а остальное, верилось мне, Господь приложит.
Пока же классическая музыка вела меня своими запутанными путями. Кроме многогранного творчества Баха, к которому привел меня художник, я самостоятельно познакомился с произведениями Моцарта и полюбил многие его музыкальные сочинения, особенно «Волшебную флейту», «Реквием», а также различные его симфонии. Узнал пленительную музыку Вивальди, а его «Времена года» стали для меня любимым произведением из его скрипичных концертов. Остальные композиторы запомнились отдельными произведениями: Григ, Чайковский, Гендель, но Бетховена, с его потрясающей страстной музыкой, я не мог слушать подолгу. Слишком сильным было нервное напряжение от его симфоний. Тогда же я начал посещать местную филармонию, если в ней бывали концерты классической музыки. Хотя я скучал на фортепьянных концертах, но терпеливо прослушивал их до конца.
В чтении остальных книг у меня не было никакой последовательности, и я метался из одной крайности в другую. Многие книги приходилось с трудом доставать на «черном рынке», отпечатанными на пишущей машинке, иногда с еле видимым текстом, размноженном под копирку. Один из художников, тот любитель греческой философии, увлек меня Платоном, особенно «Диалогами Сократа». Он познакомил меня с переводами философских китайских трактатов, отличавшихся крайне темным содержанием, а также заинтересовал чтением некоторых европейских мистиков и философов, которые не оставили в памяти особого следа.