Птицы небесные. 3-4 части
Шрифт:
— Геронда, а как взаимосвязаны спасение и нетварный свет?
— Спасение, отец Симон, — это все большее приобщение к Божественному свету, истинному просвещению души, потому что Бог — это море света, гора света, а Его благодать — покров света… У преподобного Симеона Нового Богослова сказано: «Бог же есть свет беспредельный, а также и непостижимый…» Итак, стремись постичь Бога так как Он есть, отбросив навсегда свои выдумки и представления, созданные греховным умом и его привычками. Тогда твое сердце навсегда утвердится во Христе. Спасайся в Господе, дорогой, а я помолюсь о тебе…
Душа моя скорбит смертельно, — сказал Ты, Иисусе, в молчащей и трепещущей темноте Гефсимании (Мф. 26:38). Ныне изнемогает в скорби сердце мое, теряющее на земле родных и близких. Поистине легче не знать их, чем бессильно терять таковых, уходящих навеки в Твою непостижимую вечность. Трепещет и моя душа, словно сад Гефсиманский, праведных Судов Твоих, коими Ты судишь, Сердцеведче, сердца человеческие.
Ты, Безгрешный, страдал и принял мучения добровольно! Как же не страдать мне, столь много согрешившему пред Тобою, что не начал призывать святое имя Твое с младенческих лет и уповал заменить Тебя, неисповедимое Блаженство, призраками земного бессмысленного «счастья»? Смертью наших близких Ты, Господи, открываешь мне истинный смысл апостольских слов — жить дорожа временем, потому что дни лукавы (Еф. 5:16). Не хочу рабствовать здесь страстям моим, но желаю царствовать духом в Тебе, Иисусе, вечно. Ибо Ты — Царь живых и всех, созерцающих славу Твою во свете неприступном, каждый день и каждый час воспевающих Тебя непрестанными молитвами и предстающих в Божественном созерцании пред Тобою — Богом своим, Творцом и Владыкой!
БЕСЕДЫ В ОБИТЕЛИ
Детским ликом своим и чистыми глазами всматривался я когда-то в многоликий и многоголосый мир, и сердце мое обнимало всякую душу и все существа земные и радовалось вместе с ними чудесному ощущению нескончаемой жизни. Но ныне всматриваться в мир нет желания в душе моей: сморщенные лица с тусклыми глазами говорят мне об утраченных надеждах и разочарованиях, а многоликий и многоголосый мир уходит в небытие, словно вода в песок пустыни. Тщетно стучался я во все двери людские, но за ними повсюду зияла пустота, в которой не было ответа на мои поиски.
И когда уже отчаялся я в надежде найти выход из гибнущего мира теней, неожиданно отворилась неприметная дверь в душе моей: потоки света и радости облили меня с головы до пят, ибо навстречу мне вышел Ты, возлюбленный Христе, и распахнул пречистые руки Свои, призывая меня в объятия. И когда упал я в них, бурными потоками слез изошла душа моя: нашла она радость свою и предел желаний своих, ибо Ты, Христе, и был этой неприметной таинственной дверью в душе моей, светом жизни моей и счастьем дыхания моего. Ты — Пасха моя вечная, Светлейший Иисусе! Потому дух мой, ликуя, неустанно возглашает: «Воистину воскресе Христос посреди моего неведения!»
В словах монаха было столько благодати, что они придали мне новые силы. Забросив наверх,
Это постижение как будто вошло в плоть и кровь и стало самим дыханием и биением сердца. Небывалое состояние духа, всецелого соединения со Святая святых — Возлюбленным Иисусом, казалось, заполнило всю бесконечность, которой стало мое сердце. В конце концов исчезло само понятие как о бесконечности, так и обо всем, что не было Христом. Господь и Спаситель Иисус Христос, сердце всей моей жизни, прочно стал для меня всем во всем, куда бы я ни смотрел и ни двигался. Со всем этим я снова пришел к старцу.
Отец Григорий огорошил меня тем, что монастырь, видя ухудшение его здоровья и не принимая никаких возражений, хочет вновь отвезти его в Афины, в лучшую клинику, где бы ему обеспечили должный уход. Заметив скорбь на моем лице, он сказал:
— Не переживай, отец Симон. Возможно, монастырь ничего подобного не будет делать. В этом уже нет никакой надобности…
Мне его слова о монастыре показались странными, но я не стал ничего спрашивать о намерениях братии, лишь рассказал о результатах созерцательной практики в пещере.
— Ну что же, иеромонаше и молитвенниче… Только во Христе Иисусе исчезают все заблуждения. Впредь не загрязняй свое сердце ничем посторонним. Не желай ничего, кроме как пребывать во Христе и со Христом. Лучшая духовная практика — это дисциплина ума, лучшее созерцание — чистота сердца. Обрати навсегда его вспять от пустого и суетного мира. Превращай все, что ты делаешь, — телом, словом и умом — в средство для спасения. Только так ты сможешь достичь совершенного обожения во Христе.
— Посоветуйте мне, Геронда, какие предосторожности нужно соблюдать для утверждения в непрерывном созерцании?
— Если бы ты сейчас вдруг увидел Христа, отче Симоне, что бы ты сказал Ему? — неожиданно спросил старец.
— Я сказал бы Ему: «Прости меня за все, Господи!» — ответил я, подумав.
— Вот именно, иеромонаше! Этого и держись всегда. Чтобы полюбить Господа Иисуса, мы должны, прежде всего, получить прощение своей греховности, затем изгладить ее покаянием и усердием. Всю свою жизнь, целиком и полностью, надо обратить к Возлюбленному Спасителю. Если случится что тебя окружат бесы, значит, пора обратиться с горячей молитвой ко Христу, чтобы не отдать ум диаволу. Если тебя окружат болезни и скорби, значит пора со всей решимостью неисходно утвердиться во Христе, чтобы силой Его благодати получить избавление от всех скорбей. Если тебя окружат мирские помыслы и привязанности к миру, значит пора мужественно отсечь их, погрузив ум во Христа, чтобы отсечь их Его святой властью. Тогда, что бы ни возникло, станет помощью в укреплении молитвы и священного безмолвия. Даже сама смерть станет для тебя мощным стимулом к Божественному созерцанию и обретению бессмертия во Христе, Победителе смерти. Тот же, кто в исихии удерживает в уме даже тончайшие привязанности к миру и веществу этого мира, никогда не приблизится к Богопознанию. Сатана знает силу исихии, поэтому всеми изощренными способами удерживает монахов от благодатной практики священного безмолвия.