Птицы в соломенных волосах

Архангельский Николай

«Нам это даром не пройдёт…»

Нам это даром не пройдёт.И эта пафосная строчкаИ факт, что жизнь тепла и прочнаИ непреложен небосводИ время, маленький удодХранитель круглого брегетаИз нас сосущий теплородКак сизый дым из сигаретыИ все дела дневного светаИ гроздья звёздной бахромыПрописанные

нам взаймыКонтрактом прочного завета…Как бы весёлый кукловодЧто нити бросил и ослабилИ правил куклам не оставил —Потом вернётся. В свой черёд.Уложит ширму и уйдёт.

«Запах снега с уличной брусчатки…»

Запах снега с уличной брусчаткиИз окошка на слепом ветруДополняет ауру осадкаКофе, выпитого поутру.Ключ в замке. Неслышно заперетьсяСлушать звуки дома и покойИ ещё неровный синус сердцаВ клетке между грудью и спинойИ баюкать тихий свет фавораСущего повсюду и нигдеСловно утонувшая МатёраВ восковой непрошенной воде.Словно еле слышный голос песниЧто тайком присутствует с утра.Что смолкает.И сейчас исчезнетВ завитках персидского ковра.

Москва

Столпотворенье глаз. Лубянка, ‘Метрополь’планета москвичей, старинного народаих речи проросли в единую глагольих души из суглинка внеземной породы.Вот этот дом с угла и арка со двораздесь продавались в долг без фильтра сигаретысутулились фигуры серые с утраа дворником была внештатно Лизавета.Они несли пургу фантазию полётих вечно под землёй на бесконечность большеих помнит клетка лифта, лестничный пролёти вечен звук шагов уставшей почтальонши.Отсюда в страны света плоская землястартует от Тверской с гранитного аканфаи привокзальный шпиль как мачта кораблятранслирует моря, не выпитые Ксанфом.

«У царя Мидаса золотые руки…»

у царя мидаса золотые рукион наполнил внутреннее море золотыми рыбками чтобыутешилась

зарёванная статуя царицы нефертитичей краткий день неуловимчтобы онаизумилась златопенному пению водычтобы еёразвеселил его фригийский колпаку царя мидаса золотые рукион хотел вызолотить тёмную материю ночипод ближней небесной сферойно в лике статуи было так много известнякачто росток улыбки не мог пробиться через кристаллкальциевой солиа звёзды старого неба хотели растворяться тольков позолотах ранних утри если по-прежнему была темна вода во облацех воздушныхзначитэто кому-то было нужно

«С момента когда вольтова дуга…»

С момента когда вольтова дугасоединила альфу и омегуи чуждые проснулись берегадвумя цветами глаз в огне и снегеС тех пор все сказки мира об одном —о жизни, о начале и пределео том же, о чём плачут за окномосинники, чьё племя поределоИ с ними плачет плакальщица ночьсклонившаяся у секундной стрелкии сонным обмороком отгоняет прочьночное пенье газовой горелкиИ кокон в коконе, слетают сны о снахв них есть былое, вброшенное в завтраи остров в Ионических моряхи чайка в акваториях эскадрыИ быль, растущая из вечного сейчасиз небылицы альфы и омегиИ светлый глазчто любит карий глазбез всяких сказокоб огне и снеге

«Ты не смотри на спящих, не кради…»

Ты не смотри на спящих, не крадиих детские игрушечные тайнычто с ними вместе подросли случайночудно необычайнопосредибазара дней, и суеты, и смутыгде каждый день принадлежал чему-тоиз летописей давешних вестейгде в сумасбродстве молодых дождейтеряли память старые дождиТы не смотри на спящих, не кради

Конец ознакомительного фрагмента.