Птицы
Шрифт:
В следующее мгновение посудина вздрогнула, и овальная дверь, натужно заскрежетав, отворилась. На пороге стоял пухлый старик в бордовом твидовом костюме и в больших лётных очках на глазах. У него были широкое морщинистое лицо, мясистый нос и красные с проседью бакенбарды. Несло от старого штурмана традиционно крепкой угольной настойкой.
— Добрый вечер, мистер Хэмм! — поздоровался Финч.
— Здравствуй, Финч из двенадцатой квартиры! — обрадованно пророкотал старик. — Заходи, заходи скорее — тепло выходит!
И он отошел
Финч забрался в брюхо дирижабля.
Здесь и правда было тепло. А еще темно и невероятно тесно. Вдоль бортов тянулись батареи труб. Узкий проход упирался в рубку управления. Большой обзорный иллюминатор залепил снег, старое штурманское кресло, установленное на поворотном механизме, покосилось. Проклепанный люк в низком потолке весь проржавел, а на ведущих к нему скобах, приваренных к борту, висела паутина — по трапу явно никто давно не поднимался. Оболочка, сейчас, наверное, пустовала, и в ней обретались лишь крысы или еще какая нечисть.
В дирижабле был дикий беспорядок. Если бы Финч позволил себе такой в комнате, дедушка лишил бы его сладкого на… да на всю жизнь! Повсюду стояли пустые бутылки, в углу выстроилась пирамида ржавых консервных банок. В хвосте дирижабля расположился лежак, крытый никак не менее дюжиной рваных одеял. Рядом с ним стояла печка-толстобрюшка — из ее бока торчала железная труба, выходящая на улицу. Чугунная заслонка была открыта, в топке весело пылал огонь.
Возле печки примостились ящики, заполненные пожелтевшими от времени картами и старыми газетами.
— Можешь там устроиться. — Мистер Хэмм указал Финчу на один из ящиков, на боку которого чернела полустертая трафаретная надпись: «Военное аэровоздушное ведомство».
Финч сел на ящик и с любопытством уставился на стоявшую рядом причудливую металлическую штуковину вытянутой формы, с острым носиком и четырьмя похожими на закрылки стабилизаторами, образующими хвост. Дедушка показывал Финчу такие штуковины на старых фотокарточках.
— Она рабочая? — спросил мальчик.
— Конечно, — усмехнулся мистер Хэмм и стукнул по бомбе своим здоровенным кулаком. — Других не держим!
Глядя на вросшего всем телом в ящик мальчика, старик рассмеялся. Взрыв все на наступал, и Финч отмер: разумеется, бомба была нерабочей, как и все в этом дирижабле.
— Эта лысая дрянь все еще там? — спросил мистер Хэмм и уселся в обтянутое потрескавшейся кожей штурманское кресло. Под ним оно покосилось еще сильнее.
— Вы о кошке? — уточнил мальчик. — Или о миссис Поуп?
— Ах да, есть же еще эта кошка, — проворчал старик. — Но я имел в виду склочную тетку.
— Куда ж она денется? — веско заметил Финч.
— Все норовит от меня избавиться, — Мистер Хэмм попытался состроить негодующую мину, но из-за нелепых здоровенных очков гримаса получилась скорее забавной. — И от «Дженни» моей. Эта тетка постоянно исходит пеной, как старый кофейник, стоит ей меня увидеть! Но она ничего не
Мистер Хэмм выглядел потерянным и удрученным, и Финч попытался его утешить:
— Я вам принес кое-что. — Мальчик протянул старику сверток. — Тут немного еловой каши и пара заячьих котлет. Но оно все остыло.
Мистер Хэмм оживился:
— Старый солдат неприхотлив, парень! К тому же у старого солдата есть печка!
Он с трудом вытащился из кресла и, на ходу разворачивая пакет, потопал к печке. Достав из-под кровати металлическую миску на проволоке, старик вывернул в нее содержимое пакета, смешав и кашу, и котлеты.
— Хороший человек твой дед, — сказал мистер Хэмм, повесив миску в печку на крючок. — Передал вот мне ужин. Старые солдаты должны держаться вместе. Я никак в толк не возьму, зачем он якшается с этим Конрадом Франки из шестнадцатой квартиры, ведь тот даже не воевал! Отсиживался, небось, в подвале, когда бомбили город.
— Дедушка говорит, что мистер Франки — хороший. Он сказал, что тот… э-э-э… воевал по-другому.
— Ха! — на весь дирижабль гаркнул мистер Хэмм. Кажется, слова Финча задели его за живое. — Скажешь тоже! Воевал по-другому! «По-другому» — это как? Дед тебе не рассказывал, как тогда все было? Конечно, рассказывал! А Франки проворачивал какие-то темные делишки во время войны, вот сейчас и прячется в своей квартирке — носа не кажет: боится, что припомнят ему. От своей же тени дрожит…
Мистер Хэмм помешал кашу ложкой, которая сама напоминала ветерана войны.
— Вот мы воевали взаправду, — продолжил старик, отвернувшись от печки и уставившись в пустоту перед собой. — Не верится, что уже полтора десятка лет прошло. Жуткое было время, нда-а… Но тогда все сходу понимали, кто чего стоит. Вот дед твой — храбрец! Геройски воевал! И капитан Борган… Лучшие люди. Не чета каким-то Франки и прочим. А эта лысая кошатница Поуп все ищет повод меня выдворить, но у нее ничего не выйдет. Как же ее корежило и корчило, когда капитан велел ей оставить в покое старика Хэмма. Вот что такое черная неблагодарность! Ей невдомек, что двух «серебряных воронов» за так просто не дают! Зато капитан Борган помнит, за что нас с «Дженни» ими наградили.
Финч молча глядел на старика. У того дрожали руки и подергивалась щека — война въелась в его лицо глубокими морщинами и старыми шрамами.
Дедушка редко заговаривал о войне. Для него эта тема была столь же болезненной, как и исчезновение родителей Финча. А мистер Хэмм… Все говорили, что он просто спятивший пьяница, но сейчас перед мальчиком предстал очень одинокий человек, у которого больше ничего не осталось, кроме воспоминаний и старого нелетающего дирижабля. Он выглядел опустошенным и несчастным, многое пережившим и давно разучившимся переживать новое. Время для него словно остановилось.